— Всё это время она боролась за моё освобождение. Боролась своими методами, которые вы считаете неэффективными. Но это не умаляет ее стараний. Она знает о штурме тюрьмы из новостей. Она видела это проклятое видео, на котором я похож на оживший труп. И она даже не знает, жив ли я до сих пор. Ты считаешь, что это нормально — заставлять своего близкого человека чувствовать такое?
— Дима, прости, но это правда слишком рискованно. Даже если ты доверяешь ей, то ты не можешь доверять людям, которые ее окружают. Где она сейчас? В Турине, при ставке оппозиционного альянса? И кто сейчас рядом с ней? Ее отец-сенатор, получивший прозвище «хитрый лис» отнюдь не за простоту и честность, и его приближенные?
Я помрачнел, вспомнив последствия встречи с сенатором в Сент-Этьене.
— Кроме того, любое сообщение можно перехватить, — неумолимо продолжила Клаудия. — И тогда оно подвергнет опасности не только того, кто его послал, и всех, кто его окружает, но и того, кому оно адресовано. Так что этого не стоит делать ради ее же собственного блага. По крайней мере, не сейчас.
Я недовольно поморщился, но не нашёлся что ответить, кроме эмоциональной рефлексии из разряда «Мне на все это плевать!», которую человек в моем положении не мог себе позволить. Некоторое время в комнате висело преисполненное раздумий молчание. Клаудия поглядывала на меня, мерно отпивая глоток за глотком горячий чай.
— Скоро состоится собрание лидеров Сопротивления, — без предупреждения перешла она к делу.
Я поднял на нее заинтересованный взгляд.
— Здесь?! — нахмурился я, недоверчиво оглядывая деревенский домик.
— Нет, конечно, — терпеливо ответила итальянка. — Не важно, где это будет. И о точных дате и времени не спрашивай. Об этом пока знают всего пару человек на планете. И для всех лучше, чтобы так и оставалось как можно дольше.
— Ты могла мне вообще об этом не рассказывать. Что мне за дело до вашего собрания?
— Ты должен быть на нем, Дима. Оно обязательно должно состоятся с твоим участием. И поэтому пока оно не состоится — мы должны соблюдать маниакальную осторожность. Каких бы жертв от нас это не требовало.
Из моей груди невольно вырвался вздох. И это не укрылось от Клаудии.
— Я готова поговорить с тобой об этом, — спокойно предложила она. — Для этого я и приехала.
— Клаудия, я правда очень благодарен вам за спасение. Я никогда бы не подумал, что кто-то пойдет ради меня на нечто подобное. Если бы не вы, я был бы сейчас мертв. Но даже несмотря на это, я не чувствую, что готов стать… одним из вас.
— Продолжай, — спокойно кивнула она.
— Мы ведь уже не раз с тобой об этом говорили.
— Мне казалось, с тех пор многое для тебя изменилось.
— Да. Но идея всемирной революции, которая вами всеми движет — прости, но для меня это все равно слишком.
— Ты уверен, что правильно представляешь себе, как и за что мы боремся?
Я вздохнул.
— Я встретил в «Чистилище» одного парня. Он был в группе, захватившей Бокс-Хэд. Той самой, от которой вы потом открестились. На провокатора он похож не был. На наивного простака, угодившего в мельничные жернова — да. Но ведь за ним стояли люди, которые знают, что делают. Или думают, что знают.
Женщина вздохнула.
— Наша диверсифицированная структура имеет свои плюсы и минусы. Так нас сложнее найти и уничтожить. Но слабые и непостоянные связи между ячейками мешают координации действий. Большинство акций, которые совершаются в мире под флагами Сопротивления, являются чистой самодеятельностью лидеров ячеек. Одной из таких акций был захват Бокс-Хэд.
Сделав паузу, она добавила:
— Такой же акцией был и штурм «Чистилища». Мы с Лейлой и другими союзными командирами не запрашивали на это одобрение.
— Но ведь эту заслугу ваш Фримэн охотно приписал себе! — кивнув на телевизор, напомнил я.
— Операция достигла успеха, и высшее руководство одобрило её постфактум. Если бы произошло иначе, то и реакция руководства могла бы быть иной. Такой, как после атаки на Бокс-Хэд.
— Все, что ты сейчас говоришь, не заставляет меня смотреть на вашего Фримэна как на честного малого, который хоть чем-то отличается от других политиков.
Клаудия тяжело вздохнула.
— Ведется информационная война, Димитрис. Это сложная наука. Тот, кто игнорирует ее, обречен на поражение. Один из уроков Ленца, который, как бы он не был неприятен, мне в жизни все-таки пригодился.