Новый мир. Книга 5. Возмездие

— Я эту науку понимаю. Но я не уверен в самих идеях Сопротивления. Свержение существующего мирового порядка и построение нового? Давай даже не будем пока переходить к вопросу «каким будет новый», вокруг которого наш спор наверняка и загрузнет. Начнем с того, что вы поставили целью убрать с доски абсолютно всех серьезных игроков: всех основных политических деятелей, как провластных, так и оппозиционных, всех олигархов. Нечто подобное этому делали разве что большевики во время Октябрьской революции 1917-го, и это закончилось, как мы помним, не слишком хорошо. А вы говорите о масштабах всего мира! Даже если такое в принципе возможно, я содрогаюсь от мысли, сколько лет должна продлиться война, какими жертвами она обойдется всему человечеству и всей планете, и главное — не получите ли вы в итоге ту же самую систему, но только в профиль. Можешь называть меня приземленным, циником. Но меня больше привлекает путь умеренной оппозиции.

При упоминании оппозиции Клаудия вздохнула.

— Ты не хуже меня понимаешь, Дима, что из-за говорящих голов твоих «умеренных» торчат уши Консорциума.

Я вынужден был кивнуть.

— Для подавляющего большинства сторонников Сопротивления союз с олигархами категорически неприемлем. Кардинальное перераспределение жизненно необходимых ресурсов, 95 % из которых находятся в руках очень узкого круга людей — не менее важное наше требование, чем требование об обеспечении народовластия. А на это олигархи никогда не пойдут. А значит, нам нет никакого смысла искать союза с их ручной «оппозицией». Да они и не пошли бы на такой союз. Мы для них очень удобны — они с радостью вторят властям, поливающим нас грязью изо всех щелей, чтобы на фоне злых радикалов выглядеть белыми и пушистыми в глазах неуверенного электората, который хочет перемен, но страшится их.

— Твои слова о перераспределении ресурсов перекликаются с идеологией Евразийского Союза. Ты ведь фактически говоришь о дележке. О коммунизме.

— Не передергивай. Поделить все между всеми поровну — это утопия, или антиутопия, которая противоречит законом природы. Но сейчас мы находимся в состоянии другой крайности, которая противоречит этим законам ничуть не менее. В мире всегда будут нуждающиеся, средний класс и люди состоятельные. Люди должны и всегда будут подниматься и опускаться по этой лестнице в зависимости от своих способностей и своей мотивации. Но мир вполне может обойтись без сверхбогатых людей, которые имеют в тысячи и миллионы раз больше, чем им необходимо. Без тех, кто высасывает все соки из общества и из планеты. Чье состояние растет непрерывно, как раковая опухоль. Ты заговорил о евразийцах? Я готова признать, что Союз намного ближе к справедливой экономической модели общества, чем Содружества. Я охотно переняла бы у них многое в вопросах экономики. Для меня категорически не приемлемы жесткий тоталитаризм, порабощение человеческого разума и другие их фундаментальные поползновения против свободы личности. Но их нынешнее руководство более прогрессивно, и готово отойти от этих пережитков прошлого. Они — уже не те, с кем ты в свое время воевал.

— Прошло всего три года, — напомнил я, скептически поморщившись.

— Германия в 1948-ом уже имела мало общего с гитлеровской. Но давай пока не будем углубляться в это. Речь пока идет о взаимовыгодном сотрудничестве, а не о полном объединении. И уж подавно не о нашем им подчинении. У них — свой путь. А у нас — свой.

Я неопределенно пожал плечами. Клаудия же прямо заявила:

— Димитрис, ты взрослый и мыслящий человек, со своими взглядами, которые сформировались не на ровном месте и не за один день. Было бы наивно полагать, что кто-то сможет убедить тебя изменить их за один день.

Поставив чашку, встав с кресла и подойдя к окну, она изрекла:

— Ты объявил войну вполне конкретному злу. Вот с ним и борись. О большем я тебя не прошу.

— Что конкретно ты предлагаешь?

— В эфире OWN ты явил миру имена конкретных преступников, на чьей совести — жизни тысяч людей. Твоя правда ужаснула миллионы людей. Но никто из этих преступников так и не наказан. Никто из них не пойман и не допрошен, дабы узнать имена тех, кто отдавал им приказы. Лично для меня абсолютно очевидно, почему эти люди не арестованы. Так же мне очевидно и то, откуда исходили приказы. Я, к сожалению, знаю систему слишком хорошо.

Я вздохнул и поджал губы. Следя за моей реакции, она продолжила:

— Ты предпочитаешь пока еще не считать это очевидным и доказанным? Хорошо. Давай будем распутывать эту нить так, как ты привык это делать в полиции — шаг за шагом, от исполнителей к организаторам и кураторам. Ты ведь этого требовал от так называемой «правоохранительной» системы Содружества, которая вместо этого пропустила тебя через свои жернова? Теперь тебе очевидно, что она этого делать не станет? Так сделаем же это сами!

— По какому, интересно, праву? Юридически, я — сбежавший из тюрьмы опасный преступник. А они, юридически — законопослушные граждане, — напомнил я.

Итальянка развела руками и саркастично усмехнулась.