— О каком «праве» мы с тобой говорим? Ты ведь помнишь, Дима, были времена, когда я и сама называла себя «правозащитницей», и думала, что могу обернуть закон во благо. Но с опытом ко мне пришло понимание простой истины — у войн и революций иные законы, чем у мирного времени. В некоторые переломные моменты истории не может быть верховенства закона — закон превращается в оружие в руках тех, кто удерживает власть. Власти ведь создали свои «особые трибуналы», имеющие с настоящими судами столько же общего, сколько «суды» средневековой инквизиции? Какую легитимность они имеют? На что они опираются, кроме силы в руках тех, кто их учредил? Мы можем создать свой «народный трибунал». И он будет ничем не хуже их.
Я внимательно посмотрел на Клаудию и глубоко задумался.
— Для того, чтобы кого-то допрашивать или судить, его вначале нужно поймать.
Итальянка удовлетворенно кивнула.
— Правильный ход мыслей.
Я недоверчиво прищурился.
— Хватит уже ходить вокруг да около. Ты ведь хочешь, чтобы эти люди ответили за то, что сделали, Дима? Вот и заставь их. Найди и заставь. Никто, кроме тебя, этого не сделает. Кроме тебя и людей, которые за тобой пойдут.
В глазах Клаудии сверкнул огонёк.
— Ты можешь не верить в идеи Сопротивления и скептически относиться к Фримэну. Это твое дело. Но у тебя нет лучших союзников. Сопротивление даст ресурсы, необходимые для твоей борьбы. И под нашим флагом ты сделаешь то, чего сам желаешь. Ради чего едва не отдал свою жизнь.
Я очень долго и задумчиво молчал.
— Ты согласен со мной? — спросила итальянка с нажимом, поворачиваясь ко мне.
— Черт возьми, да, — сам себе удивившись, наконец ответил я.
§ 16
Унылые корпуса Хазарского химического завода на восточном берегу Каспийского моря были хорошей иллюстрацией к трагедии, случившейся планетой в середине XXI века. Республика Туркменистан, которой принадлежали эти земли, не участвовала в Третьей мировой войне. Лавируя между двумя сверхдержавами, РФ и КНР, маленькая страна больше всего заботилась о привлечении инвестиций и приспособлении своей экономики, завязанной на нефти и газе, к веку альтернативной энергетики. Здесь не взрывались ядерные и аннигиляционные бомбы. Но «ядерно-вулканическая зима» и пандемия «мексиканки» не пощадили никого. Крупный производственный комплекс был заброшен, постепенно разграблен мародерами и теперь медленно разрушался под действием природных сил.
— Унылое место, — озвучил я свое впечатление, глядя на коррозийные дыры в заводских корпусах.
— Ты так считаешь? — удивился Джером, затягиваясь папиросой с махоркой. — А я чувствую себя как дома. «Казаки» время от времени отправлялись в экспедиции в подобные места. Даже столько лет спустя в них порой есть чем поживиться. Если, конечно, не боишься. Ведь желающих много. А уж нашим родителям сколько этого пришлось «наесться»! Папа рассказывал мне пару историй в детстве. Становился иногда разговорчивым, как накатит. Вряд ли его интересовало, слушает ли его сопляк, который еще и до школы не дорос. Но я всегда слушал. Может быть, в те годы во мне и появилась тяга к пустошам.
— Мне всегда было сложно это понять. Если и была тяга к неизвестному, то была и опаска.
— А они всегда ходят рука об руку: любопытство и страх. Не надо говорить, что ты не понимаешь адреналиновых маньяков, грека! Ты ведь мечтал попасть в Содружество вовсе не для того, чтобы навсегда осесть в тепленьком местечке! А для того, чтобы стать астронавтом и отправиться в путь, из которого мало шансов вернуться. А для меня пустоши — то же, что для тебя далекий космос. Может, эти земли и принадлежали когда-то людям. Но теперь их надо открывать заново. Есть ведь места, где нога человека за эти сорок лет еще ни разу не ступала. Так ли это сильно отличается от какой-нибудь Альфа Центавры?
Я неопределенно пожал плечами, не вполне уверенный, готов ли признать уместным такое сравнение. Хотя что-то в нем определенно было.
— Если честно, меня сейчас другое беспокоит, — признался я.
Мы с Джеромом топтались неподалеку от покрытого зеленым брезентом кузова грузовика довоенного производства, который стоял на парковке под навесом рядом с одним из корпусов. Дизельный двигатель работал. Из водительского окна с опущенным стеклом выглядывала рука, принадлежащая Ронину Хуаю, который предпочел нашему обществу одиночество — под предлогом того, что он должен все время держать ногу на педали газа.