Читаем Новый Мир ( № 1 2002) полностью

как лошадь загнанная, вздрагивать во сне? —

да все всё поняли уже, всё — уяснили,

а ты — всё о себе да о себе.

Будь — навсегда — цветком горячим в мыле,

будь — этой лошадью, запрыгнувшей в себя,

тогда своей рукой,

своей ладонью сильной

мне легче будетвытянуть— тебя.

Да, сладко жить, да, страшно жить, да, трудно,

ноты зажмуришься:

в прощальной синеве

сирень и яблоня, обнявшиеся крупно,

как я, заступятся за младшего — в тебе.

И родина придет с тобой прощаться,

цветочным запахом нахлынув на тебя.

Я столько раз не мог с земли подняться,

что, разумеется, онауже— моя.

Я говорю — а мне никто не верит,

так сколько — остается —

нам вдвоем

еще стоять — в моем — тупом сиротстве,

в благоуханном одиночестве — твоем?

Прощаясь — грубо, с нежностью, с любовью,

я не унижу, Господи, Тебя

ни этим “всё”, ни этим “нет — довольно”.

Я— тот цветок, которому не больно.

Я— эта лошадь, Господи, Твоя.

Яобязательнооставлю все, как было,

чтобы Тебе — в конце — на склоне дня —

Тебе —твоейрукой,

твоейладонью — мыльной —

сподручней было бывытягивать— меня.

И очень может быть —

не письменным и устным —

но, может быть, ты вытянешь меня

совсем другим— не ярким и не вкусным,

и все поверят мне, и все — простят меня.

А может быть (при всем моем желанье),

всем корнем — зацепившийся опять —

язахлебнусь— своим прощальным ржаньем,

я тоже — не умею — умирать.

Но в этот краткий миг,

за этот взрыв минутный

(так одинок, что некому отдать

все прозвища, названья, клички, буквы) —

явсе скажу,что я хотел сказать.

Спасибо, Господи, за яблоню — уверен:

из всех стихотворений и людей

(ну, за единственным, пожалуй, исключеньем) —

меня никто не прижимал сильней.

Зато — с другим рывком,

в блаженном издыханье,

все потеряв, что можно потерять:

пол, имя, возраст, родину, сознанье, —

я все — забыл, что я хотел сказать.

И мне не нужно знать

(но за какие муки,

но за какие силы и слова!) —

откуда— этот свет, летящий прямо в руки,

весь этот свет— летящийпрямов руки,

вся эта яблоня, вся эта — синева...

Персоносфера русской культуры

Два свойства персоносферы

Хазагеров Георгий Георгиевич — филолог. Родился в 1949 году в Ростове-на-Дону. Закончил Ростовский университет, где в настоящее время является профессором. В Москве — сотрудник Института национальной модели экономики. Публиковался в научной прессе, в журналах “Знамя”, “Человек” и др. В “Новом мире” печатается впервые.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Книжный вор
Книжный вор

Январь 1939 года. Германия. Страна, затаившая дыхание. Никогда еще у смерти не было столько работы. А будет еще больше.Мать везет девятилетнюю Лизель Мемингер и ее младшего брата к приемным родителям под Мюнхен, потому что их отца больше нет – его унесло дыханием чужого и странного слова «коммунист», и в глазах матери девочка видит страх перед такой же судьбой. В дороге смерть навещает мальчика и впервые замечает Лизель.Так девочка оказывается на Химмель-штрассе – Небесной улице. Кто бы ни придумал это название, у него имелось здоровое чувство юмора. Не то чтобы там была сущая преисподняя. Нет. Но и никак не рай.«Книжный вор» – недлинная история, в которой, среди прочего, говорится: об одной девочке; о разных словах; об аккордеонисте; о разных фанатичных немцах; о еврейском драчуне; и о множестве краж. Это книга о силе слов и способности книг вскармливать душу.

Маркус Зузак

Современная русская и зарубежная проза