“Интим” Патриса Шеро — один из фаворитов минувшего киносезона: “Золотой медведь” на Берлинском фестивале 2001 года, “Серебряный медведь” за лучшую женскую роль — актрисе Керри Фокс... В наш прокат “Интим” вышел с рекламным слоганом: “Самый шокирующий фильм года”. Преувеличение, конечно: нынешний кинематограф исправно поставляет на рынок куда более шокирующие картины. Но доля истины тут есть: порнографическая откровенность сексуальных сцен в “серьезном” кино до сих пор производит на зрителя шоковое впечатление.
И это при том, что маргинальная эстетика порно все более настойчиво проникает в большой кинематограф. Совокупление на крупном плане в “Идиотах” фон Триера, откровенная постельная сцена в “Поле Х” Лео Каракса, порнографические эпизоды в “Романсе” Катрин Брейа... И дело тут не в эпатаже и нарушении запретов. Дело в том, что секс в самых откровенных и даже трагически извращенных его проявлениях оказывается сегодня едва ли не темой номер один — отправной точкой в исследовании изменившейся экзистенциальной ситуации современного человека.
“Две формулы могут выразить существо изменения: антропологический кризис и антропологический поворот... Кризис состоит в разрушении и отбрасывании старой модели человека, поворот же в том, что именно происходящее с человеком, антропологическая динамика приобретает решающую роль, становится определяющим фактором в динамике современного мира, тогда как прежде такая роль была за социальной и социоисторической динамикой” (Хоружий С. Альтернатива из сего дня. — “Искусство кино”, 2001, № 8).
Иными словами, человек в нынешнем европейском кино все больше воспринимается не как точка приложения внешних воздействий — социальных, политических, культурных и проч., но как самодовлеющий антропологический феномен, как нечто, обусловленное характером и протеканием сугубо индивидуальных психофизических процессов, по отношению к которым “внешнее” — признанные цели, ценности, нормы и социальные институты — выступает либо как фактор грубого, механического насилия, либо как вакуум, сосущая пустота, пространство, безразличное к трагическим метаниям индивида, словно обреченного на пожизненное заточение в одиночке, где нет ни стен, ни потолка, ни охраны...