Новый Мир ( № 1 2012)

Поскольку фотографировать ночью чугунную ограду ханского сада не имело смысла, я навскидку снял освещенную фонарем площадь с часами. На снимке видно, что часы показывают четверть одиннадцатого. По-прежнему накрапывал дождь. Окошко на первом этаже дома справа было освещено тусклым белым светом. Я подошел и заглянул внутрь. Ковровая мастерская! Старые громоздкие станки для ручного производства ковров, клубки ниток… Я дошел до наружной двери, она не была заперта. Прошел по темному коридору до двери в мастерскую, постучал, открыл. Там была пожилая женщина.

— Селям алейкум, бабушка, — сказал я.

— Здравствуй, — отвечала она по-русски.

— Можно к вам?

— Заходи, — согласилась она и, разглядев меня, еще спросила: — Откуда?

— Из Москвы.

— Турист?

— Журналист. Увидел в окно — мастерская. Я такое производство впервые вижу.

— Убыточное, — уточнила бабушка.

— Но я сфотографирую?

— Конечно, фотографируй…

Город, как по волшебству, вдруг открылся сразу, без труда. А главное — язык, русский язык, — он работал. Я скажу больше: ему были рады. А ведь могли бы и забыть за 19 лет. Или просто не отвечать — из принципа. Могло быть много хуже, как в том дворе: когда сердце бьется, бьется в предчувствии встречи, а в результате ни-че-го не происходит и ты убираешься, так и не поняв, упустил ли ты шанс, подброшенный Судьбою, или просто благополучно избежал неизвестной опасности.

Я шагнул внутрь мастерской.

Рабочий день давно кончился. «Бабушка» была, наверно, уборщицей.  Я походил среди старых станков с деревянными рамами, на которые были натянуты крепкие белые нити основы. Другие нитки, которые должны были со временем составить узор, лежали на деревянных скамейках в клубочках. Иногда эти клубки были размотаны и цветные нитки перемешивались, составляя какой-то не подвластный ни одному мастеру сиюминутный узор.  Я подумал о ткачихах — должно быть, это были такие же простые женщины, как эта бабушка, терпеливые, с узловатыми руками. Они ткут ковры, негромко переговариваясь о чем-то, прихлебывая чай, заедая кусочком пахлавы. Вот странно: ковер — это исламская мандала, символическая модель мира, в которой нет ни одного случайного элемента. Догадываются ли они об этом? Навряд ли. Они просто передают из поколения в поколение древнее ремесло, их души просты, они не способны исказить своеволием изначальный символический замысел… Художника? Творца? Откуда мы знаем о происхождении замысла? Для них он стал просто узором…