Новый Мир ( № 10 2005)

Скажем прямо, герои Палей испытание выдерживают плохо. Неважные они герои, хотя неизменно пользуются симпатией автора и вызывают симпатию читателя непростой организацией внутреннего мира — особой нервностью, иронизмом, гибкостью ума. Эти персонажи не капитулируют без боя, так бессильно и позорно, как это не раз бывало у некоторых наших прозаиков. Но мне, читая сегодня Палей, иной раз казалось, что она так и осталась в 1995 году, когда покинула, отчаявшись, Россию. Суета и хлипкость той миновавшей эпохи, ее болезненный атмосферический надрыв, все эти капитулянтские дребезги рыхлой, трусливой души, получившие звонкое имя “постмодернизм”, составляют основное содержание ее воспоминаний о людях в России. Очень вчерашние у Палей персонажи. Нам еще памятны, но более уже недоступны многие их реакции.

Между тем жизнь наша не стояла на месте. И хлябь 90-х сменилась суховеями нового века. Гибелью Бориса Рыжего, разменами и падением в ничто фаворитов тогдашнего успеха, иссяканием и коммерциализацией худосочного “авангардистского” соцарта завершился бесславный, увы, литературный период середины — конца 90-х. Начавшееся прояснение умов сопрягается со спросом на человека гораздо более четкой конфигурации, способного стоять на своем и держать марку. С другой стороны, жизнь показала: здесь и теперь есть достаточные и необходимые возможности не капитулировать, возможности выстоять в поединке с ничтожеством момента, ответить на его угрозы и шантаж. Есть люди, открывшие в себе и оценившие в других неподатливость, достоинство, способные на отвагу мысли и определенность поступка. И мы знаем имена таких людей. Мы их уже за это и ценим.

Есть проза, определившая новый вектор жизненного смысла (скажем, последние вещи Юрия Малецкого, Евгения Кузнецова, Олега Павлова, Нины Горлановой, Дениса Гуцко). Мне кажется, литература у нас возвращается к своему традиционному предназначению, становясь сердцем родины, где возникают и хранятся основные смыслы бытия, становясь — иной раз — даже, отважусь сказать, учебником жизни. Мне хочется в это верить, потому что я с трудом нахожу альтернативу этой исторической миссии.

А что же Палей? Пожалуй, у нее этот вектор литературного развития обозначился, как и следовало ожидать, не без противоречий.

С одной стороны, есть у нашего автора инерция безмятежно-дистанцированного взгляда, безучастного к драмам бытия. Созерцательный фатализм сопровождается сатирическими рефлексами в духе: “Помирая со смеху, я наблюдаю за сценой словно со стороны…”