Читаем Новый Мир ( № 10 2007) полностью

Новый Мир ( № 10 2007)

Из истории взаимоотношений евреев и немцев почему-то выпал Генрих Бёлль, на протяжении нескольких десятилетий олицетворявший совесть немецкой нации и не раз обращавшийся к этой проблеме. В речи “Образ врага и мир”, произнесенной четверть века назад, он говорил о том, что имеет самое прямое отношение к нашей теме: “Я не обладаю достаточным усердием и знаниями, чтобы дать систематический обзор столь обширной темы, как образ еврея в немецкой литературе, в европейской литературе, в художественной, в богословской литературе, которая не так уж редко поставляла материал для самых грубых памфлетов и пропаганды, но потом от них открещивалась, говоря: это вовсе не имелось в виду”.

Генрих Бёлль наметил еще один весьма острый ракурс исследования: Церковь в годы нацизма и шире — духовное оправдание холокоста. Массовое насилие нуждалось в идеологическом камуфляже. Просвещенные нацисты оправдывали палачей, доказывая приоритет немецкой нации ссылками на трактат Тацита “Германия”, на “Застольные беседы” Лютера, на “Опыт о неравенстве человеческих рас” Артюра Гобино, используя их самые сомнительные аргументы в пользу превосходства “сумрачного немецкого гения”. В этот перечень попадали и романтики, в частности Новалис и даже Гейне. Апологеты гитлеризма охотно обращались к традиционной символике, наполняя известные знаковые образы угодным им злободневным пафосом. “Голубой цветок” Новалиса трактовался ими не как воплощение любви и поэзии, а как экспансия в чужедальние страны. Лорелея, лишившаяся своего создателя — Гейне (“слова народные”), олицетворяла фатальную власть отчизны. Символика переиначивалась, упрощалась, приспосабливалась к массовому милитаризованному сознанию. Приверженность германским святыням оправдывала любые святотатства, будь то в Ясной Поляне или Лазенках.

Повествование завершается рассказом о памятниках и музеях жертвам холокоста, которые установлены ныне на территории Германии. Автор стремится раскрыть взаимодействие двух культур, дабы и в дальнейшем расширялась зона познания и никогда не превратилась бы в лагерную зону.

Владислав Пронин.