Новый Мир ( № 10 2009)

В годы, предшествовавшие ее отъезду из Франции, Ариадна, как известно, отдаляется от матери и, разделяя настроения отца, слепо уверовавшего в советскую Россию, становится его единомышленницей; она активно работает вместе с ним в «Союзе возвращения на Родину». Столь гордившаяся талантливой дочерью на рубеже 1910-х и 1920-х годов, Марина Цветаева постоянно жалуется на нее в своих письмах; ее отзывы об Ариадне в середине 1930-х годов, как правило, — раздраженно-отчужденные, подчас — просто злые. В письме к А. А. Тес­ковой Цветаева писала 24 ноября 1933 года о том, что Аля «оченьизменилась и внутренно»[14]. «Не-моя порода — ни в чем, сопротивление (пассивное) — во всем.Оченьот нее терплю», — сетует она в письме к С. Н. Андрониковой-Гальперн 6 апреля 1934 года[15]. Чуждавшаяся любой «политики», Цветаева, в отличие от мужа и дочери, вовсе не помышляла в ту пору о возвращении в Москву. «Мама была против...» — вспоминала Ариадна в письме к А. И. Цветаевой от 6 января 1945 года (I, 85).

«Слепота» Ариадны в 1937 году вряд ли заслуживает осудительной риторики. Высокая романтика, привитая ей матерью еще в раннем детстве и усугубленная отцовским политическим «рыцарством», преломилась в ней чувством безоглядной преданности советской стране. В натуре Ариадны, судя по ее письмам, действительно было немало детского: чистоты, открытости и естественности. А кроме того, она принадлежала к поколению, еще не приученному к Большой Лжи.

Ариадну арестовали в ночь на 27 августа 1939 года. Ее последнее письмо до ареста (из помещенных в трехтомнике) имеет дату: 11 января 1938 года; ее первое письмо «оттуда» — к С. Д. Гуревичу, ее гражданскому мужу, — написано в марте 1941 года. Однако для «истории души» Ариадны этот промежуток в три с половиной года столь значителен, что его вполне можно соотнести с тридцатью шестью последующими годами ее земной жизни. Когда ее уводили, вспоминала Цветаева, она держалась уверенно и даже весело[16]. В отдельных строках ее письма к Гуревичу (как и в других письмах 1940-х годов) еще угадывается прежняя Аля — жизнерадостная и шутливая, но общая интонация не оставляет сомнений в том, что за полтора года — период следствия и этапов — молодая женщина прошла через тягчайшие испытания. «Грустно мне, родненький, и тяжело. Протяну ли я столько времени? и если да, то во что превращусь?» (I, 37).