«Никогда даже не думала, что я увижу конец советской власти. И вот ее уже нет, а я еще живу и даже побывала много где — сын мой живет в Италии, внучка — в Венеции, внук — в Париже, дочка — частично в Америке. У меня четверо детей (и один пасынок), 11 внуков, 13 правнуков и уже одна праправнучка. Но все чаще я мысленно ухожу в прошлое, вспоминаю какие-то эпизоды, детство, маму и папу, первого мужа Сережу и многих людей, которых уже никто на свете не помнит».
«Он был готов идти до конца — и победил».
Наталья Солженицына рассказала «Ленте.ру» об Александре Твардовском. Беседовал Кирилл Головастиков. — «Lenta.ru», 2013, 27 июня <http://lenta.ru>.«Вы знаете, памятник [на Страстном бульваре] мне показался странным образом актуальным — не в его эстетике, а в той глубинной тревоге и озабоченности, которая в лице Твардовского. Памятник вознесен довольно высоко, и Твардовский сверху смотрит на нас, сильно наклонив голову, в раздумье, которое мне показалось в высшей степени своевременным».
«В „Василия Теркина” никто никогда не бросит камень, я думаю. Хотя, конечно, в нашей нынешней литературе полно снобов; сноб — это не всегда плохо, но в данном случае я имею в виду снобов, которым важно только „как”, а не „что”. Вот Твардовский был, конечно, человек, которому важно было „что”. Сможет ли он стать консолидирующей фигурой — не знаю, хотя эстетика и дух „Теркина” — они навсегда. Но вообще, судя по тому, как вяло отпраздновали столетие Твардовского два года назад, нынешний литературный бомонд он не вдохновляет. Очень хорошо, что „Теркина” читают в школе. Вот это, я думаю, в первую очередь и обеспечит Твардовскому бессмертие».
Тимофей Сергейцев.
…Просто создать свою культуру. Культурная политика как точка приложения политической воли. — «Однако», 2013, № 18, на сайте журнала — 11 июня <http://www.odnako.org>.«Иными словами, у нас есть серьезное слабое место в общей архитектуре культурного пространства, причем в самом его сердце. Неразработанность собственной философии, а значит, и истории (так как никакой истории без философии истории и историософии не бывает) ведет к тому, что, даже располагая всеми данными о мировом историческом процессе, мы каждый раз „проваливаемся” в историю Запада, а точнее, в ее предельно идеологизированную эпохой западного Просвещения версию».