Закончили далеко за полночь. Проводив ментов и отпустив Шамиля, поскольку ехать домой не имело смысла, вконец окосевший Дима потребовал в монтажку весь — слышите, <... ... ...>, весь! — отснятый за сегодня материал. И только собрался идти, как снова запиликал телефон, еще с утра переведенный, на радость грабителю с большой дороги, мобильному оператору, на пакет безлимитного кредита под проценты.
— Как там дедушкины денежки, Кацнельсон? — осведомился бархатный женский голос. — Те, из швейцарского банка? Ты же их бережешь, хранишь по всем пра...
Дима отключился, не дослушав и ничего не ответив. После чего долго и тупо стоял в пустом коридоре студии и, глядя в потухший телефон, подробно и громко выговаривал все, что ощущал по данному поводу. Не думал, нет: внятных мыслей у него не было ни одной. Кроме той, что следовало бы, наверное, все-таки рассказать ментам, но ее Дима отмел как невнятную. И вообще, по документам он всю жизнь был Протопопов, и совершенно не улыбалось ни с того ни с сего проходить в милицейских протоколах Кацнельсоном.
В монтажке он тоскливым взглядом окинул неровную башню из кассет в серых коробках, отпустил, не глядя, юную ассистентку, имени которой не помнил (да, у него пока еще была и ассистентка, и даже дежурный водила, чтоб отвезти ее домой), зарядил верхний бетакам и начал смотреть.
Временами Дима отчаянно матерился, поражаясь, как всегда, человеческой тупости и способности банальным браком вроде микрофона в кадре запороть отличный план; то и дело ставил на “стоп”, отматывал назад, отмечая себе в блокноте хронометраж нормальных кусков, по ходу расшифровывал вкратце особенно ударные синхроны. В принципе получилось гораздо лучше, чем он ожидал. Хоть и, конечно, в разы хуже, чем если бы он руководил съемками сам. Правда, пришлось бы находиться в нескольких местах одновременно, однако для Димы Протопопова не было ничего невозможного. На телевидении он мог все, особенно перед камерой. Подводки, кстати, придется писать завтра, после, <... ...>, бессонной ночи, <... ... ...>, с заплывшими глазами. Впрочем, он прекрасно знал, что камера любила его и таким.
А когда в кадр попадала Таня, Дима удовлетворенно улыбался. Таню он отследил еще на первом этапе кастинга и очень, очень хотел зарезать ее, <...>, чтоб знала.
Но не стал.
Пружинных кроватей в комнате, куда их запустили ночевать, было две, а вот матрас только один. Симпатичный Антон героически вызвался спать без матраса. У Тани была идея получше: пройтись по общаге и поискать. Может быть, где-то не заперта дверь и валяется лишний. Или попросить у кого-нибудь.
Общага стояла пустая и гулкая, как замок с привидениями. Все двери были закрыты намертво. Студенты на каникулах, прикинула Таня, вступительные экзамены везде закончились, так что абитура тоже съехала, а до начала учебного года еще далековато. Нет, но кто-то ведь должен был остаться! Если уже учишься в столице!!. какого, спрашивается, сматываться на лето в свой Задрючинск?!
Это у нее было личное. Таня в свое время тоже надеялась поступить на журфак, и даже прошла творческий конкурс, и на четыре сдала историю! — но срезали на сочинении, а тут как раз подвернулся Дима Протопопов... в похожей, кстати, общаге. Таня потом долго пыталась доискаться, что он там, собственно, делал, однако Дима каждый раз ухитрялся съехать на другое или, чаще, на секс.
Воспоминания Таню не на шутку разозлили. Очень надо!.. Если уж на то пошло, в комнате с единственным матрасом сидел сейчас Антон — и в самом деле весьма симпатичный.
По ассоциации она, конечно, вспомнила и о женихе, но тут из-за одной из дверей донеслись не то чтобы голоса, но явно какие-то звуки. Отследив по яркой полоске нужную дверь, Таня корректно постучала: все-таки второй час ночи, и она была готова к тому, что столь поздний визит не поймут. Хотя, с другой стороны, у студентов по-любому должна быть ночная жизнь...
Звуки за дверью вырубились мгновенно и внезапно, как электричество в ее родном городе во время веерных отключений. Ага, и свет тоже, только секундой позднее.
Не надо было так явно разжигать Танино любопытство.
Для проформы она постучала еще раз, а потом толкнула дверь и вошла: запереть не успели. Зато она успела увидеть в темном окне еще более темный силуэт, выпрыгнувший наружу с подоконника. Четвертый этаж! — ужаснулась было Таня, но решила, что там наверняка подходит к стене какая-нибудь крыша.
Гораздо больше ужасал запах: даже странно, что она его не унюхала еще в коридоре. В комнате давно и прочно угнездилась застарелая, оседлая бомжатня. Бомжей Таня не боялась, они сами были пуганые, что доказывало бегство через окно, а потому спокойно включила свет.
Матрасов тут валялось много. Но брать их явно не стоило.
Она уже собиралась выключить свет, развернуться и уйти, как вдруг увидела на одном из них, у стены, длинную неподвижную фигуру, до подбородка прикрытую общажным клетчатым одеялом. Выше одеяла топорщилась кустистая седая борода, смотрел в потолок заострившийся профиль. Труп.
Или живой?..