Новый мир. № 12, 2003

…Оглянуться, заплакать
И взглядом прощальным измерить —
Моментальным и точным,
По льду отчужденья скользя.

Этот прощальный взгляд, брошенный назад, уже отстраненный, но еще ничего не забывший. Глядя через плечо, ты видишь пройденный путь целиком — и совершенно иначе видишь каждую деталь: другой масштаб, другая резкость, предельно обостренная потерей и желанием хотя бы что-то сохранить и удержать в памяти, в строке.

Памяти отца

…Как страшно одинок
тот переход,
Когда и стоном не означишь,
где ты.
И речка Сож,
нащупав волны Леты,
С рук на руки
тебя передает.

«С рук на руки» — это удача. Лета становится материальной, вещественной, осязаемой, в ней есть вода и речки Сож.

Художник

…И за эту росинку дождя,
Что не хочет наполниться светом,
Ты полжизни швырнешь не щадя.
Ты пот'oм пожалеешь об этом…

В этом последнем повороте есть обязательная неокончательность суждения и возможность обжалования любого приговора. Конечно, он же художник! Он же всем должен пожертвовать ради красок, славы, упоительной красоты пейзажа. Конечно, должен. Но Гампер знает, что в этой жертве есть ущербность и восполнение никогда не бывает достаточным. «Ты потом пожалеешь об этом». Есть вещи и поважнее красок.

Ночь минула,
а все темно.
И жизнь прошла,
а не легчает…
Рука
привычно свет включает,
Как странно
все заведено,
Как все
оберегает нас
От истины,
как от испуга…
О, распрямиться бы
хоть раз
Пружине,
заведенной туго!

Но распрямиться-то и нельзя. Распрямиться — это потерять сопротивление бытия, утратить сцепление с миром. Потому и «не легчает». Но вовсе не значит, что не надо хотеть распрямиться, что не надо всеми силами попытаться разогнуть спину! Эта внутренняя пружина и есть та энергия, которая позволяет осуществиться глубине неподвижности. И есть та энергия, которая дает силы устоять на страшном ветру, и снова и снова выстраивать мир, и опрокидывать его последней, прощальной строкой. А в этом падающем мире как устоишь? А ты ведь устоишь…

Владимир ГУБАЙЛОВСКИЙ.

Театр страстей в монархии ума Григорий Кружков. Лекарство от Фортуны. Поэты при дворе Генриха VIII, Елизаветы Английской и короля Иакова. М., «Б.С.Г.-ПРЕСС», 2002, 528 стр., с ил

Есть книги, одно прикосновение к которым заставляет нетерпеливо перелистывать страницы в предвкушении несомненного удовольствия. Книга известного поэта, переводчика и литературоведа Григория Кружкова, изысканно оформленная художником Сергеем Любаевым, из их числа. Это настоящий шедевр полиграфического искусства, который сначала привлекает взгляд, а затем незаметно подчиняет себе читателя. Само название интригует, суля встречу с лучшими литераторами века, который мы привычно называем «шекспировским». Однако встреча эта будет обставлена весьма необычно. Автору, у которого накопилось столько переводов из английской поэзии, что их могло бы хватить не на одну антологию, стало тесно в рамках хрестоматийных подборок. Ему захотелось создать из мозаики индивидуальных судеб и стихов единую картину или таинственный и мерцающий разнообразными красками витраж, а затем, шагнув за раму, пригласить читателя за собой в Англию XVI века. Стереоскопический, почти реально осязаемый образ страны и ушедшей эпохи возникает благодаря очень разным по характеру текстам и тщательно подобранному визуальному ряду, который играет в книге чрезвычайно важную роль. На общий замысел работает все: и предисловие автора, в достаточно академичной манере повествующее об основных вехах английской истории в правление Тюдоров и Стюартов; и его биографические очерки о поэтах, и литературоведческие эссе о влиянии французской поэзии на англичан, о народных балладах или о распространении массовой печатной продукции в XVI–XVII веках, и, конечно же, сами стихи в прекрасных переводах. Автор не зря говорит, что каждая строка, избранная им, призвана стать травинкой в зачарованном лесу, но поскольку поэзия — территория культуры, не менее уместен здесь и другой образ — заповедного сада, приоткрыв калитку которого медлишь его покинуть, любуясь каждым цветком и вдыхая экзотическую смесь ароматов.