Новый Мир ( № 12 2008)

Из мемуарных очерков Солженицына читатель знает, что магнитофонная запись с начала 1960-х была одним из инструментов в его работе, — наговаривал он и свое, и чужое, копил и сохранял, что называется, звуком.

 

В конце сентября 1965 года Корней Чуковский записывает у себя в дневнике: «Поразительную поэму о русском наступлении на Германию прочитал А. И. — и поразительно прочитал. Словно я сам был в этом потоке озверелых людей. Читал он 50 минут. Стихийная вещь — огромная мощь таланта.

Он написал поэму 15 лет назад. Буйный водопад слов — бешеный напор речи— вначале, — а кончается тихой идиллией: изнасилованием немецкой девушки».

…Этот-то водопад и обрушился на меня с большой черной пластинки — любительской записью, сделанной четырьмя годами позже этих дневниковых штрихов.

Вот они, победительные красные армейцы, раскаленные бессонницей и спиртом, катят по Европе, заворачивая в уединенные от основной трассы дома, хохочут над пожилой фрау («матка, яйки!

»), та несет им яблоки и тут же валится с пулей в голове, а следом — и пожилой муж, заодно «долеченный автоматом» в своей кровати…

 

…Лишь мальчонок, их внучонок,

Умелькнул, разбил окно, —

За забор, прыжок, прыжок! —

Как зверёнок,

Как зайчонок

Полем к лесу наутёк,

Уклоняясь и юля.

Вслед с дороги, чуть не взвод,

Беспорядочно паля:

— Ранен!

           — На спор!

                          — Есть!

                                    — Уйдёт!

— На-ка!

           — На-ка!

                       — Ах, собака,

Убежал… Ну, подрастё-от!..

 

В доме автора «Мухи-Цокотухи», где стены пропитаны сказочными ритмами, скрепляющими собой типовые, но «выдуманные из головы» трагедии («А кузнечик, а кузнечик, / Ну, совсем как человечек, / Скок, скок, скок, скок! / За кусток, / Под мосток / И молчок!»), эти сцены «театра военных действий» звучали в тот вечер как полная катастрофа и отмена всех сказок. Ты слушал этот полифонический

стихо-­­­

т­ворный роман, со всем богатством его драматургии, отрывистыми репликами героев, шумом времени, стрельбой, лязгами и смертями — и знал, что, помимо прочего, на тебя надвигается еще и прямое свидетельство, — причем не в пересказе или актерском чтении, но именно что из первых уст.

Десять лет тому назад Солженицын впервые выпустил в свет свои произведения тюремно-лагерно-ссыльных лет[3]: поэму «Дороженька», лагерные стихи, неоконченную повесть «Люби революцию» и очерк о Грибоедове «Протеревши глаза».

«…Они были моим дыханием и жизнью тогда, — писал А. И. в кратком факсимильном пояснении. — Помогли мне выстоять. Они тихо, неназойливо пролежали 45 лет. Теперь, когда мне за 80, я счёл, что время их и напечатать».