Подзаголовок книги — “Искусство и литература в русской культуре XIX — XX вв.” — указывает на ее хронологические рамки, внутри которых Р. Казари занимается преимущественно XIX столетием, а С. Бурини — первым послереволюционным периодом, точнее — двадцатыми годами XX века. Два исследования объединены обращением к “московскому тексту”, а также общностью методологии, близкой к школе Лотмана. В предисловии Джан Пьетро Пиретто замечает: “Москва настолько калейдоскопична, что ее нельзя понять, прочитать и интерпретировать, не зная ее прошлого, ее истории, ее мифа”. Эта калейдоскопичность предполагает разные варианты “московского текста”. Однако “текст”, с которым соотнесена “другая Москва” (заявленная в заглавии), не обозначается, а лишь предполагается контекстом или даже подтекстом. Определяющие черты “московского текста” даются автором через традиционное противопоставление Москва — Петербург. Это противопоставление, присутствующее в подтексте при анализе идеологем “Москва — Третий Рим”, “Москва — Новый Иерусалим” (раздел “Места и символы”), в разделе “Кремль, Петропавловская крепость и Медный всадник” становится центральным и определяющим дальнейшее рассмотрение проблемы “другая Москва”. При этом Р. Казари замечает и некоторую относительность этого противопоставления: даже если Петербург “по сравнению с Москвой является абсолютно новым типом города”, его урбанистическую планировку “нельзя считать полностью оторванной от московской действительности”.
Раздел “Новые литературные топографии” посвящен Москве середины XIX века, в первую очередь такой малоразработанной в итальянской русистике теме, как жизнь купечества и интеллектуальный “текст” Замоскворечья (молодая редакция “Москвитянина”, встречи в кафе Печкина актеров, художников, певцов). В центре здесь стоит личность Аполлона Григорьева и его воспоминания “Мои литературные и нравственные скитальчества”. Этот раздел заканчивается достаточно неожиданно — рассмотрением московских мотивов в романах Достоевского “Идиот”, “Подросток”, “Братья Карамазовы”.