К 130-летию со дня рождения И. С. Шмелева — его письмо к Раисе Гавриловне Земмеринг от 19 декабря 1933 года. “Но почему Вы — меня это удивило: пишете по новой орфографии. Я не старовер, но тут… в новой орфографии я не нахожу удовлетворения всем звукам и оттенкам родного языка. Я не мог бы писать”. Письмо печатается
См. также письма Ивана Алексеевича и Веры Николаевны Буниных к Ивану Сергеевичу и Ольге Александровне Шмелевым, подготовленные и прокомментированные С. Н. Морозовым для журнала “Москва” (2001, № 3).
Александр Генис(Нью-Йорк). Игра в бисер. — “Новая газета”, 2003, № 82, 3 ноября
“Встреча с читателями [в Сербии] началась с вопросов. Первым встал диссидент с бородой и ясным взглядом.
— Есть ли Бог? — спросил он.
Я оглянулся, надеясь, что за спиной стоит тот, к кому обращаются, но сзади была только стенка с реалистическим портретом окурка.
— Видите ли, — начал мямлить я.
— Нет, не видим, — твердо сказал спрашивающий. — А вы?
— Почему — я?
— Вам, русским, виднее”.
Михаил Гефтер.Не в меня стреляли, но в меня попали. — “Новое время”, 2003, № 39, 28 сентября.
Записи 1994 года из архива М. Я. Гефтера о событиях 3 — 4 октября 1993 года. А также заявление от 3 ноября 1993 года о выходе из Президентского совета.
Гольдштейн и Гнедич о Шаламове.— “Зеркало”. Литературно-художественный журнал. Тель-Авив, 2003, № 21-22
“<…> шаламовский лагерь даже не смерть, наипаче не одна из объективно непреложных, пусть и ужасных, систем существования на свете, открывающая, стоит с ней сродниться, лазейки в некоторую жизнь, как обстоит в остальной русской лагерной прозе, но страдальческий путь к смерти, непрерывность мучений, только гибелью и оборванных. Но если это сплошное страдание, а лагерный опыт целиком отрицательный и, как тбо из массива шаламовского со всей горечью рвется, не имеет даже негативной цены, приписываемой экспериментам с худым финалом, если он, этот опыт, — поздно сглаживать, скажем уж прямо — никаким смыслом не обладает, то наворачивается силлогизм. Смысла нет и в страдании, ладно бы в лагерном только, нет, в любом сколько-нибудь чистом, в любом сколько-нибудь ярком, и поскольку оно не товар, чтобы его взвешивать, доискиваясь, которое тяжелее и подлиннее — дороже (я мысль Варлама Тихоновича распространяю до крайностей, в ней же самой и лежащих), стало быть, всякое страдание отрицательно и бессмысленно, а это подрывной, опустошительный тезис, жить с ним нельзя, он и не предназначен”(Александр Гольдштейн).