Читаем Новый Мир ( № 4 2000) полностью

Что касается структуры журнала, то она по-прежнему иерархична, литературоцентрична и тяготеет к тотализирующей, универсалистской модели. Скажу только, что, на мой взгляд, это знак какой-то, возможно сознательной, несовременности журнала. Ведь поле культуры, усложняясь и дифференцируясь, структурируется не так, как структурирован ваш журнал. К примеру, политическое событие (скажем, война в Чечне) идет не после повести и подборки стихов, а задает некое поле (форму) чтения и этой повести, и этих стихов. В культуре образуются свои “горячие точки” (например, Интернет), формирующие и новое время (ритм) чтения, и новые типы литературного опыта.

Возможно, в скором будущем “Новый мир” будет структурироваться вокруг каких-то тем или проблем, выносимых на обложку журнала.

И еще одно замечание. Любой журнал — это гид, картограф. Вы сейчас все время немножко опаздываете с этой функцией. И это хорошо — поскольку запаздывание является косвенным свидетельством рефлексии, продумывания собственных ходов. Но я хотел бы видеть в журнале и более быстрые реакции, ориентирующие читателя не только в пространстве вечных ценностей, но и в горячей зоне литературной моды, литературной политики, живой ткани литературной и окололитературной жизни. И еще одно: мне кажется, журнал выиграл бы, впустив в свое пространство элементы игры и самоиронии.

Что касается моего личного опыта чтения “Нового мира” в последние годы, то он очень фрагментарен. Я более или менее регулярно просматриваю журнал. Самые интересные впечатления последнего года — статья Роднянской о Пелевине (приятная неожиданность), полемика Носова с Чередниченко, проза Тучкова и стихи Амелина. Самые большие упреки — к отделу рецензий и книжной странице (все то же: претензия на охват “всего”, непредъявление собственной ограниченности, то есть отсутствие критериев отбора, оценки и т. д.). Не-, а часто и антиэстетический характер критики, морализаторство вместо анализа, попытки научить читателя жить — вместо предъявления ему рефлексии способов получения удовольствия от литературы.

Александр ИВАНОВ,

философ, директор издательства “Ad marginem”.

 

Перейти на страницу:

Похожие книги

Любовь гика
Любовь гика

Эксцентричная, остросюжетная, странная и завораживающая история семьи «цирковых уродов». Строго 18+!Итак, знакомьтесь: семья Биневски.Родители – Ал и Лили, решившие поставить на своем потомстве фармакологический эксперимент.Их дети:Артуро – гениальный манипулятор с тюленьими ластами вместо конечностей, которого обожают и чуть ли не обожествляют его многочисленные фанаты.Электра и Ифигения – потрясающе красивые сиамские близнецы, прекрасно играющие на фортепиано.Олимпия – карлица-альбиноска, влюбленная в старшего брата (Артуро).И наконец, единственный в семье ребенок, чья странность не проявилась внешне: красивый золотоволосый Фортунато. Мальчик, за ангельской внешностью которого скрывается могущественный паранормальный дар.И этот дар может либо принести Биневски богатство и славу, либо их уничтожить…

Кэтрин Данн

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Дегустатор
Дегустатор

«Это — книга о вине, а потом уже всё остальное: роман про любовь, детектив и прочее» — говорит о своем новом романе востоковед, путешественник и писатель Дмитрий Косырев, создавший за несколько лет литературную легенду под именем «Мастер Чэнь».«Дегустатор» — первый роман «самого иностранного российского автора», действие которого происходит в наши дни, и это первая книга Мастера Чэня, события которой разворачиваются в Европе и России. В одном только Косырев остается верен себе: доскональное изучение всего, о чем он пишет.В старинном замке Германии отравлен винный дегустатор. Его коллега — винный аналитик Сергей Рокотов — оказывается вовлеченным в расследование этого немыслимого убийства. Что это: старинное проклятье или попытка срывов важных политических переговоров? Найти разгадку для Рокотова, в биографии которого и так немало тайн, — не только дело чести, но и вопрос личного характера…

Мастер Чэнь

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза