Новый Мир ( № 4 2004)

Хорошо читать на два голоса. И никакой “Иванькиады” или “Шапки” не надо. Чистое искусство многословной брехни в духе: “Я знаю, что ты знаешь, что я знаю”. В какой-то момент понимаешь, что письма эти — не только еще одна уродливая примета эпохи, но и памятник определенному человеческому состоянию. Вот что происходило с людьми, когда они подписывались на то, чтобы их имели — подробно, неустанно, со знанием дела. После года этих мучительных эпистолярных отношений вымотанный вконец товарищ Эренбург обратился повыше. И книжечка сразу вышла. А следы романа остались на память историкам литературы. Довольно гадко.

Игорь Шайтанов.В “конце века” — в начале тысячелетия. — “Арион”, 2003, № 4.

Критический путеводитель по десятилетию существования “Ариона”, “журнала, своим названием претендующего на то,чтобы спасти поэта и поэзию”. В знаменательном мемуарно-аналитическом очерке Шайтанова встречаются короткие озадачивающие сообщения, из которых следует, что автор накрепко посвящен в стратегию, тактику и политику развития издания. И с Алехиным на короткой ноге. Иначе откуда обозревателю знать, что знаменитый поэт В. появлялся в журнале “в первый и единственный раз”, что известная поэтесса Н. “останется автором „Ариона””, а не менее известная С. “больше не появится”. Потом смекаешь: так это на текущий момент, на прошедшую десятку. Но Шайтанов тоном и мыслью предупреждает:этихне будет, влиниюне вписываются.

В тексте много говорится о соотношении полистилистики и метафизики (“ключевых словах в разговоре о современной поэзии”), отношении к ценностной иерархии, определяющей эти понятия, “конце века”, редком даре сохранениясвоегоголоса. Вспоминая опубликованное год с лишним назад стихотворение Олега Чухонцева “Век-заложник, каинова печать…”, Шайтанов итожит:

“Каинова печать, рамена, горение металла, горло, в котором замирает, нет, не божественный глагол, а хрип, горло, обернувшееся горлышком выкипевшего чайника. Полистилистика?

Формально — да. По сути же этого, формального, слова недостаточно. „Можно все взорвать”, можно, конечно, провозгласить конец всему и по новой — начало всего, но „убивец страх”… Страх от боязни вседозволенности, от того, что „можно все”. Остается, преодолевая себя, преодолевая страх, — сказаться не хрипом, а словом.