Новый Мир ( № 4 2009)

Сейчас у вас учеба пошла, вероятно, полным ходом, и возиться с моими рукописями Вам не с руки, а потому я не очень жду скорых вестей о них, но это не значит, что Вы не должны мне писать. Меня крайне интересует, как в нынешнем году пойдут Ваши дела и как пойдет не только обязательная часть Вашей работы, но и необязательная — доклады, выступления, семинары и т. д. <…>

О себе мало что имею сообщить интересного. Самочувствие мое всё на одном и том же уровне, но на улицу больше не выхожу и веду монашеский образ жизни; и про козла с козой мне петь не с кем: Коля охрип, да и песен петь он не умеет. Мои прежние друзья меня время от времени навещают, и пожаловаться на одиночество я не могу. Но уроки немецкого языка у меня продолжаются и уже дают заметные результаты.

Часто вспоминаю Вас, дорогой Валерий Николаевич, и вспоминаю Вас именно таким, как Вы об этом пишете в Вашем письме: Вы сидите около меня за столом и пишете; либо я вижу Вас шагающим по комнате, дирижирующим руками и распевающим какую-либо арию.

Прошла философская сессия Академии наук СССР. И ничего «страшного» с собой не принесла. Конечно, я этому чрезвычайно рад. Между прочим, до меня дошли сведения, что Трофим хотел выступить на ней со своим «докладом», но что будто бы ему в этом было отказано. Слыхали ли Вы что-либо об этом? И если это правда, то это факт замечательный.

«Что день грядущий нам готовит?»

Буду кончать и буду очень ждать от Вас вестей, как о моих рукописях, так и о всяких новостях, которых так много бывает в Москве и которые так плохо доходят до меня.

Пишите, когда только вздумаете, а там от всей души желаю успеха в Вашей работе; ведь от того, как она у Вас пойдет, зависит всё! — Крепко жму Вам руку.

Искренне Ваш любящий С. Четвериков.

 

Последняя фраза написана рукой С. С. Четверикова.

 

ПРИЛОЖЕНИЕ:

К «Моим воспоминаниям»

Прошу в рукописи «Мои воспоминания» сделать следующее добавление: там, где я говорю, что отец пробовал меня отговаривать, перед словами «человека двадцатого числа» вставить еще слово — чинушей, а после слов «двадцатого числа» сделать сноску такого содержания:

«Чинушей, т. е. чиновником, потерявшим свое лицо, без своей воли, без своих взглядов, без своего мнения; словом, человек — „чего изволите”. Прототип — Молчалин с его „не должно сметь свое суждение иметь”».

В до-революционное время все чиновники получали жалование 20-го числа каждого месяца.

 

В письмах ко мне в конце октября и начале ноября Сергей Сергеевич возвращался мыслью как к работе 1926 года, так и к своим воспоминаниям.

В письме от 2 ноября 1958 года он писал: «Еще раз выражаю величайшую радость по поводу сообщения, содержащегося в Вашей телеграмме, и если не говорю до сих пор „гоп”, то только по закоренелой старческой привычке пессимиста. А если ко всему удастся перепечатать на машинке и „Мои воспоминания”, тогда не знаю даже, каким святым поставить свечки!»

К проблеме перепечатки воспоминаний он вернулся 5 ноября того же года, когда написал: «Еще несколько слов о судьбе „Моих воспоминаний”. Вчера получил письмо от А. А. Бунделя, в котором он меня ставит в известность о том, что он захворал и что его полёт на Кавказ таким образом расстроился, и он все праздничные дни пробудет в Москве. Если Вы всё-таки надумаете воспользоваться его предложением помощи в деле перепечатки на машинке рукописи „Моих воспоминаний”, то, пожалуй, сейчас будет наиболее удобное время;

он будет дома, и в то же время он не настолько болен, чтобы с ним нельзя было вести соответствующих переговоров. А кстати, возьмете у него оттиск своей работы (здесь, видимо, опечатка — должно быть: «моей работы».— В. С.) , который, конечно, Вам сейчас будет очень полезен.

Я совсем плохо представляю себе, с какими денежными расходами будет связано Ваше участие в оформлении рукописи моей работы. Эту сторону во­­проса необходимо будет выяснить до конца без недомолвок; я уже говорил Вам, что в некоторой части (50 руб.) я могу взять на себя, а сейчас брат говорит мне, что и он с охотой готов пойти навстречу этому делу. Пишите подробно всё, что Вам будет надобно, а я лично держусь того мнения, что было бы доброе желание, а там всегда можно устроиться».

Но с добрыми пожеланиями в тот момент не все складывалось лучшим образом. Машинистка, к которой Бундель направил меня и которой я передал рукопись с продиктованными воспоминаниями, не смогла (или не захотела) разбираться с моими каракулями. Я получил из Горького открытку, написанную рукой Т. Е. Калининой, с таким текстом, подписанным Сергеем Сергеевичем:

 

ГОРЬКИЙ

11 декабря 1958 года.

Дорогой Валерий Николаевич!