Новый Мир ( № 4 2009)

— В том-то и дело, — сказал он. — Вещь старинная и хорошая. Но вот здесь трещинка. И твою цену тебе за него не дадут. К тому же все грузинское сейчас не в моде. Но если хочешь, я поговорю…

— Поговори.

Я ушел и все думал, каково было ему говорить о том, что все грузинское сейчас не в моде, — ведь он грузин. И он прав: не в моде. Когда это произошло? Ведь я прекрасно помню, как все было наоборот, поездка в Грузию была праздником, приезд друзей из Грузии тоже был праздником, и в каждой интеллигентной московской семье были свои грузины, и наши родители ждали их приезда так же нетерпеливо, как мы, дети, ждали грузинских короткометражек по четвертой программе ТВ в 19.30. Прекрасно помню тетю Лию. У нее была фантастическая, звучащая как музыка фамилия: Доламберидзе. Благородное, всегда полное достоинства лицо, которое, казалось, не могут исказить ни гнев, ни боль. Старинные серебряные украшения с рубиновыми камнями. И низкий, грудной фантастический голос. Она работала в Тбилисской картинной галерее и приезжала в Москву подбирать картины для коллекции. Здесь она разыскала старую художницу, бывшию “лучистку” тридцатых годов, и попросила ее показать сохранившиеся картины. Та жила в коммуналке в кромешной нищете, и единственная картина сохранилась у нее под кроватью. Когда тетя Лия отерла с картины пыль и сказала, что хочет купить эту живопись, старая художница упала перед ней на колени и разрыдалась… Однажды она приезжала с сыном: это и был Гио, Георгий, замечательно красивый худой высокий парень с глазами, излучающими свет звезд. Они, как всегда, жили у нас, но я его почти не помню: ему было пятнадцать, мне — десять, мы жили в разных временах. Он уже вышел из ворот своего дома с сигаретой в тонких губах, чтобы победить мир, а я все еще размежевывал карту мироздания при помощи пластилиновых солдатиков. Так странно, что, когда я впервые отправился осенью в Тбилиси, мы встретились так, будто давным-давно дружили и, больше того, прошли схожий жизненный путь, разделили одни и те же увлечения, заблуждения, муки любви, — и это понимание началось с первого слова, с первых аккордов музыки, которую я услышал, поднявшись из такси в его квартиру — а это был последний альбом Майлза Дэвиса, — с первого взгляда глаза в глаза.