Новый Мир ( № 4 2009)

Расставание происходило медленно и все же, благодаря политикам, произошло: будто не было Багратиона, убитого то ли французской гранатой, то ли известием о сдаче Москвы, будто не было Егорова и Кантария, водрузивших Знамя Победы над рейхстагом, будто не было той прекрасной взаимной любви, буквально — влюбленности, начало которой положили Александр Грибоедов и Нина Чавчавадзе. И только на этом фоне беспамятства стали возможными бессмысленные заигрывания правительства Грузии с НАТО и столь же бессмысленные, но еще и смехотворно-оскорбительные “ходы” российской политики — строгий визовый режим выезда из Грузии в Россию, эмбарго на грузинское вино… Блокада, наконец. Нет,наконец,на самый конец, была война: те два или три дня в Южной Осетии, когда русские и грузины впервые за много веков стреляли друг в друга.

Я заметил, что после этих нескольких дней нам с Гио, с Игоремтрудностало дружить. Будто мы, как дети, вместе нарушили или сломали что-то очень важное, и нам страшно быть вместе, и легче просто разойтись и больше не общаться, чтобы не думать об этом. Но в то время до войны было еще далеко, и дружба была сладостна, мы дружили бережно и нежно, понимая, что беда ходит рядом, что безумие уже пылает в головах политиков и нам нужно заговорить его, преломить хлеб, запить вином, чтобы не дать ему вырваться наружу.

С первого раза рог мне продать не удалось. Как и предупредил меня Игорь, пятьсот долларов за него не дали.

— Отдашь за двести? — спросил Игорь.

— Нет. Попробую пристроить его сам.

И опять было чувство, что не стоит этого делать; что есть разница между реликвией и просто ценной вещью, а этот рог — он вполне мог быть реликвией. И опять я сам уговорил себя и по наводке знакомых отнес его антиквару, где рог долго вылеживался и уже почти было продался, но в конце концов вернулся назад. Впервые тогда я почувствовал странное ощущение: что рогне хочетуходить, что его место здесь, в этих стенах, он как бы связан с ними, привязан к месту, где жил отец. К тому же я и сам начал оправляться, выполз из черной полосы в серую, что-то напечатал, чего-то подзаработал и уже видел за сереньким предутренним размывом свет более отчетливый и обнадеживающий, как вдруг на меня свалилось последнее испытание. Как-то ко мне прибежал радостно-возбужденный приятель и сказал, что договорился насчет рога: музей Окуджавы расширяет экспозицию, там будет уголок грузинского застолья, и для него нужен рог.

— И сколько же они дают за него?