все помнит и так наизусть, память — на зависть нам.
Вечная память Предвечного. Вот, приходит как тать
за душой Михаила-регента. Пусть управляет там
хором праведных душ сопрано, альтов, а басов, поди,
праведных не бывает — сплошь пьяницы, а тенора
больше по дамской части. Как ни стыди —
пялят глаза, каются и за свое. В каждой бабе — нора,
в которой хочет спрятаться мой зверек, — говорил Михаил,
как был помоложе. Да и в позапрошлом году
слухи ходили, приятелям хвастался, а на исповеди — утаил.
Гурий кладет Михаилу на лоб ладонь: я скоро уйду.
Это я скоро уйду — с трудом говорит больной,
свидимся, как буду лежать в корыте среди вертикальных вас,
и ты, владыко, будешь стоять надо мной
со всей азиатской пышностию, не в подряснике, как сейчас.
Ну и ты будешь хорош — отвечает Гурий — во фраке при орденах,
два Владимира, Сергий, Антиохийский — как бишь его там, Мать,
Заступница, вот никак не представлю ордена на тенях!
Правду сказал Михаил: будешь стоять
со всей азиатской пышностию.
* *
*
Петр заходит к владыке в спальню. Гурий столбом
стоит посредине, сжав нательный крест в кулаке,
прижимая его к груди. На прикроватной тумбочке том
Достоевского. Лампадка горит, золотя оклад в уголке.
Владыко! Завтра Введение. Всенощную-то куда
служить поедете? В собор или тут, в монастыре?
Владыка молчит, озирается, как говорится, вода
темна во облацех. Владыко, белый день на дворе,
а вы не одеты, нехорошо! Служить-то будете — где?
В духе и истине13. Где? В духе и истине. И опять повторил:
в духе и истине. Петр понимает, что быть беде,
даже слышится что-то, как будто бы шелест крыл
ангела смерти. Зовет на помощь. Укладывают в кровать.
Гурий бледен. Глаза закатились. Рот полуоткрыт.
Ох, как холодно будет зимою в земле дневать-ночевать!
Вызывают скорую. Гурий очнулся и под нос говорит:
В Духе и Истине. В Духе и Истине. В Духе и Истине.
Примечания
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12 Видение пророка Иезекииля о сухих костях: этот отрывок читается во время утреннего богослужения в Страстную субботу.