Новый Мир ( № 4 2010)

Припало время пьявкой к лону вод;

Страсть — как нарыв; но пущенная кровь

Ее утишит зуд.

И не шепну я ветру непогод,

Как время твердь натикало меж звезд.

Я не шепну двоим — в провал гробов, —

Как извился в моей постели червь.

 

 

Единым росчерком

Единым росчерком рука смела селенья,

Ополовинила поля;

Пять королей жизнь обложили данью

И низложили короля.

Пять властных пальцев, скрюченных артрозом,

За ними — немощь плеч;

Гусиное перо покончило с убийством,

Приканчивавшим речь.

Рука, черкнув пером, изъяла пищу,

Наслала саранчу с чумой;

Хвала руке, над миром предержащей

Власть подписью одной!

Пять королей сплавляют гроб за гробом,

Не лечат ран, не гладят шелк волос;

Руке — что с сердцем совладать, что с небом;

Рука не сронит слез.

 

 

 

И смерть не удержит своих владений

И смерть не удержит своих владений.

Мертвецы, как один, отрясут свою ветхую плоть —

Войску ветра и закатной луны под стать,

Когда их чистые кости выступят в путь —

На локте звезда и у щиколотки звезда;

Их, безмозглых, достигнет благая весть,

Их, утопших, отринет морская вода;

Пусть любовники гаснут — не гаснет страсть;

И смерть не удержит своих владений.

И смерть не удержит своих владений.

Те, кто свое отлежал под изгибами толщ

В тени корабельных днищ;

Кто пляшет на дыбе, срывая жилу и хрящ,

Кто ремнем растянут на колесе;

Те, от чьей чистой веры осталась одна труха,

Кого прободает насквозь единорог греха —

Встанут, разимые насмерть, неуязвимые все;

И смерть не удержит своих владений.

И смерть не удержит своих владений.

Больше не смеют им в уши чайки кричать средь зыбей,

И не взрывается на побережьях морской прибой;

Больше уже ни один цветок не позволит себе

В дождь запрокинуть голову под удары брызг;

Пусть каждый из них безмыслен и мертв, как гвоздь,

Головы голых гвоздей собьются в цветущую гроздь;

Их в солнце вколотят — и солнце расколется вдрызг,

И смерть не удержит своих владений.

 

 

Смерти и входы

В этот едва ли не самовозгорающийся канун

Нескольких близких смертей,

Когда из всех твоих возлюбленных хотя бы один —

И он всегда узнан — не сдержит разгон

Отлетающих вместе с дыханием львов и пламен;

Из всех твоих бессмертных друзей,

Кто голоса разбудил бы всей считаной персти земной

Воспрять и славу тебе пропеть —

Тот один, кто воззвал всех глубже, будет хранить покой,

Не потревожив ни одной

Из своих бесчисленных ран,

Среди лондонских, отчуждающих многомужнее горе, стен.

В этот едва ли не самовозгорающийся канун,

Когда на твоих порогах и отмелях впопыхах

Убитых незнакомцев спеленывает и расплетает бурун,

Один, кого невозможно узнать,