Новый Мир ( № 5 2002)

Не на русскую душу доносчиком,

лучше стану судьбе вопреки

с поседевшим лицом перевозчиком

у безлюдной излуки Оки.

Кулаки побелеют от сжатия

рукоятей весла и весла.

Если правду — пока демократия,

жизнь меня хорошо потрясла.

Ив клубление зыбко-прощальное

и дубки на другом берегу —

будто вдовый кольцо обручальное,

очертания их сберегу.

Чтобы в час убывания с белого

света, ставшего меркнуть в окне,

частью именно этого целого

на мгновение сделаться мне...

7.X.2001.

 

                 После недавних вьюг

После недавних вьюг

тихо дымятся дюны

в снежных полях вокруг

нашей с тобой коммуны.

Чахнут былье, репье

по замиренным весям.

Ворон свое тряпье

было на миг развесил.

И остается в знак

всей полноты картины

выбросить белый флаг,

сдав небесам глубины —

где никак не умрет

шепот внезапной встречи

и догорят вот-вот,

в плошечках плавясь, свечи.

16.I.2002.

 

* * *

Не сейчас, не нынешним сентябрем,

был я равным в стае других пираний.

А теперь вот сделался дикарем

и чураюсь шумных больших компаний.

И не смысля, в сущности, ни аза

ни в одном из русских больных вопросов,

я спешу порою залить глаза,

не дождавшись вечера и морозов —

при которых зыблется бирюза

над непаханой целиной заносов...

Вот тогда, считай, на излете дней,

я порой завидую лишь породе

старика, игравшегоYesterday

на баяне в сумрачном переходе.

Книга о Шостаковиче

Ардов Михаил Викторович родился в 1937 году в Москве. Окончил факультет журналистики МГУ, работал на радио. В 1980 году принял священный сан в Ярославской епархии. В 1993 году ушел из Московской Патриархии в другую юрисдикцию. Ныне — настоятель храма во имя Царя Мученика Николая I, что на Головинском кладбище в Москве. Автор нескольких книг. В “Новом мире” публиковалась его мемуарная проза.

Смолоду я знавал трех людей, к которым вполне был применим эпитет “великий”. Это были поэты Анна Ахматова, Борис Пастернак и композитор Дмитрий Шостакович. С Ахматовой я был в доверительных отношениях, с Пастернаком часто виделся и иногда разговаривал... Впрочем, и встречи мои с Шостаковичем в конце пятидесятых и в начале шестидесятых годов носили довольно регулярный характер, поскольку я дружил с его детьми. Было бы преувеличением утверждать, что я общался с Шостаковичем, — он был наглухо закрыт для людей посторонних, к каковым, безусловно, относились приятели его сына и дочери. Но при том я смотрел на него, как на некое чудо, поскольку уже тогда понимал, что среди современных композиторов нет ему равных.