Итак, в этом промежутке ей двадцать, седины нет и в помине, зубы — все до единого — целы и белы, фобия еще не проявлена; что же касается остальных
параметров
, то
они
более чем хороши2. Ей двадцать! Седины нет и в помине! Зубы — все до единого! — целы и белы! Фобия еще не проявлена!.. Ей двадцать, мамочки родные, двадца-ать!.. «Левой, левой...» Поезд навсегда увозит ее из приграничного городка, на вокзале которого последний голубокровый русский отрекся от престола, в отражение — на подоконник? — Европы — вот, собственно, и вся история: почему же, как пишут в дамских романах, так «щемит сердце»?.. Почему хочется, чтоб
все это
поскорей закончилось? (что — «все», обычно не уточняют). Да точно ли Софья — легче без отчества — в своем уме?.. Впрочем, вот он, one way ticket
[9]
(проверка на вменяемость?) — такой же реальный, как и ее рука, поэтому Софье ничего не остается, как показать билет проводнице (
странные, очень странные глаза
, замечает она, косясь на самочку в униформе,
будто нарисованные
!), проходит в вагон и располагается у окошка: прощай навек, уездный снег... Пусть лучше неизвестность, чем унылые дубли, пусть: Софья вертит в руках билет и улыбается животом; она все, все сможет, со всем справится — да если не она, то кто, в самом-то деле!..
В конце концов, не боги горшки обжигают!.. Ход ее мыслей, впрочем, прерывается пресловутой ж и в о й ж ы з н ь ю: «Вечер добрый, — человек, лицо которого кажется нашей героине знакомым, садится напротив. — Как барышню величать?» — «Софьей, только я вам не б а р ы ш н я». —
«Да ладно, ладно… А меня Аркадием Андреевичем, — представляется незнакомец. — Куда путь держите?» — «Куда поезд, туда и путь», — увиливает Софья, но попутчик не отстает: «Учиться небось? В Питер? Сейчас все молодые по городам большим бегут, никто у корыта разбитого сидеть не хочет». — «Соображаете». Софье не нравится его тон, не нравится, что
этот мужик
при ней
быстро-быстро
чистит ухо ногтем мизинца
.
«В техникум — или в институт какой?» — Он явно не намерен молчать.
«В институт…» — Софье не по себе; надо таких
следователей
сразу в шею — тоже мне, вежливая! «Родители небось не отпускали?» — Он щурится. «Почему же…» — пожимает плечами Софья и вдруг ахает: опс-топс, батюшки-святы, да это ведь ее отец,
papa
2
собственной персоной! Сразу-то не признала... Но что с ним? Как будто картонный… или из пенопласта какого крашеного… А р о ж а-т о, р о ж а!.. И с какого перепугу допрос чинит?..
А вырядился, вырядился как!.. Ну и у п а к о в о ч к а… Софья губы кусает, озирается: точно, недоброе задумал, черт старый! На нее ведь прямо идет, того и гляди —
копытцем
раздавит! Да вот же, вот же оно —
копытце
…
и еще… еще одно… «Чем тя породил — тем и убью!» — за ширинку держится, а потом хвостом, хвостом по полу:
Щелк
… «Куды бечь?»
Щелк!
Что делать-с? Люди-и-и!
Щелк!
Нет никого… Вера Павловна одна, параличом разбитая, в подвале темном плачется — до руки ее разве дотронуться? Спасти — или спастись?.. И вот уж поле, поле перед Софьей огромное, и дева на поле том, что лица меняет, будто маски бумажные — да только
из человечинки маски те
: утром Любкой кличут ее, ночью — Любонькой...
[10]
«Help! Help me! I need somebody!»
[11]
— кричит Софья, но Любка-Любонька только руками разводит: «Нипаложна, деушк, Верпалны сны обслуживаю, не с руки мне и за тебя еще срок мотать! Тут, знаешь, в Литокопе-то, хрен редьки не слаще. А по закону жанра со страницы не спрыгнешь — тут же скрутят, крылья подрежут, и будешь как все…» — «Что-что? Что ты говоришь?»
Чао, бамбино, сорри
: дверь в светлое будущее с треском захлопывается. Софья сначала пятится, а потом припускает что есть духу, только пятки сверкают: хлоп-хлоп, клац-клац
...
Вагон четвертый, вагон пятый, вагон седьмой… Хлоп-хлоп… одиннадцатый, двенадцатый… А странный поезд-то, думает она, и как сразу не заметила? клац-клац! двадцать первый, двадцать второй… на полках — манекены да куклы резиновые: все для служивых — по мишеням постреляют, тут же и облегчатся: «Очень грррамотный ход, очень, очень своевррременный!..» — говорит и показывает Москва — хлоп-хлоп, тридцатый, тридцать первый… «В какой благословенный уголок земли перенес нас сон?..»
[12]
— клац-клац — «Пред ними лес; недвижны сосны в своей нахмуренной красе...»
[13]
— хлоп-хлоп —
лишь Софья в лес — и черт за нею!
— хлоп-хлоп, клац-клац, хлоп-хлоп, клац-клац, хлоп...