Новый Мир ( № 6 2010)

— Вот когда этот дуб уральский в восьмом классе в первый раз загоготал — родителей в школу вызвали, — сообщила Клара младшим братьям. — Роза Валерьевна сразу за валерьянку!

На привокзалке Вогулкин каждому из братьев сунул по корявой палке.

— Больше часа не стойте, — эмвэдэшным басом распорядился он. — Продует, а первую группу инвалидности — сами знаете — дают за три дня до смерти.

Затем он направился в свой милицейский пункт (год назад он стал пенсионером и теперь выходил только на суточные дежурства). Внезапно ему стало жаль близнецов — за курино-обглоданный вид, и он пару раз оглянулся. Тут и Клара оставила руль, подошла к Генюсе и зашептала:

— Все исцелит доктор время, доктор время…

“Ласковый ты наш крыжовничек”, — подумал брат.

Борюн только покачал головой: опять приступ дошкольного воспитания у сеструхи.

Клара поплыла к машине — зебры мирно паслись на подоле ее черной юбки.

Генюся в ту же секунду восьмиобразно закачался — к нему приближался прекрасный миг, когда он становился ДРУГИМ.

— Подайте, сердешная! — испепеленным голосом протянул он.

Сердешная — с ребенком на руках — сразу достала десять рублей. Из ее рта наносило лимоном жвачки, а малыш хныкал и ловил смятую десятку.

— Еще муха-то сегодня восемь раз меня укусила, людоедка, — в нагрузку пророкотал Генюся.

Но не получил больше ни копейки.

— Ты чего? — поперхнулся Борюн. — Какая муха, когда осень!

Ну да, осень. А что делать, если захотелось сейчас — очень сильно захотелось — сказать что-то единственно-причудливое!

Борюн понял: брат в уголке сознания уже ловит новую скоморошину.

Зато у него — Борюна — есть вот что! И он затянул слабым чистейшим голосом:

В лунном сиянии снег серебрится,

Вдоль по дороженьке троечка мчится…

На “динь-динь” Генюся осторожно вошел в песню баритоном.

Мимо проходящая дама бросила на них взгляд, будто вот-вот всех арестует. Кстати, недавно на Вогулкина спикировала одна похожая. Работает тут в киоске, в тоннеле… Но он отбился — все-таки милиционер. И только Борюну сказал: “Хочется закрыть глаза и никогда, слышишь — никогда! — больше не видеть ее бронебойной красоты”.

Вышел из “ауди” мужчина в костюме цвета голубиной шейки. Закурил у киоска “Роспечать”, молчаливо излучая: “Прошу вас, посмотрите, как я разбогател, как я одет, по-голливудски небрит… Ах, не замечаете! Я, суки, сейчас вас всех разнесу!”

— Ну, как сегодня дышит индекс Доу — Джонса? — спросил его Борюн будто бы мимоходом.

Тот всхохотнул и подал пять рублей.