— В эти волнующие минуты машина с Почаевской чудотворной иконой въезжает в наш город. Взволнованные трудящиеся, то есть, простите, православные встречают ее цветами, поклонами и слезами радости! Вот один отбросил костыли…
Позвонила Клара:
— Вы где? Что-то я волнуюсь.
— Поздняк метаться, — плывущим голосом ответил Борюн.
А Генюся, словно оглушенный мешком с горохом, ничего не говорил. Он только смотрел на неизвестно как выросшие на обочине лиловые цветочки и скреб щетину. На что они похожи? Вот у теть-Вари есть вышивка, на ней птица сирин, а вокруг — один к одному — такие же лиловые цветочки.
Спиридоныч смотрел на них и как ни отбивался от новых чувств, но все-таки они в него влетели.
— Поворачивай домой! — властной рукой показал ему Генюся.
На шоссе Космонавтов два алконавта, сухих и жаждущих, бросились под колеса.
Спиридоныч заскрипел тормозами и зубами в том смысле, что их никакое чудо не берет. А те встряхнулись и бодро побежали по своим алконавтским делам. Раскрыл таксист рот, чтобы выпустить привычную стаю черных слов, но сегодня они только выглянули из его рта и спрятались. Сегодня им не очень хотелось. И он улыбнулся всей корой лица.
— Алло, сеструха, привези нам нормальную обувь сорок второго размера!
Так было все хорошо: ДЦП, пожизненная вторая группа… Куда же теперь?
Обсуждают: дальше притворяться нищими? Когда столько здоровья!
— Помните? — вскрикнул Вогулкин. — У нас недавно в ванной вырос… арбуз! Семечко упало за край, на доску, проросло: длинный — пять сантиметров — стебель, два листа, вниз идет корень большой. Это и было к чуду...
Клара наконец выложила заветное:
— Я вернусь в детсад — к ребёнышам, а магазин — вам, Борюн и Генюся.
— Да? У, денег заработаем, театр народный откроем, как этот — Станиславский...
— Зачем? Лучше театр частушки, как у тети Вари в селе!
...К братьям в магазин пришел пожарник. А был уже кризис.
— Никакой прибыли нет, нечего дать, — выдохнул Борюн.
— Не надо мне показывать свой язык в крапинку, — обратился к цветку орхидеи пожарник. — Тогда оформите моего брата на полставки. С вами же чудо случилось, что вы жмотничаете? Как вам не стыдно!
В этот миг у Клары в группе один шестилеток говорил другому:
— Писимист — это который всегда писается от страха...
Ничего страшного