Новый Мир ( № 6 2010)

И все стали на сторону инженера, который и здесь сумел сохранить и важность, и даже лоск. А через пару дней я оказался на техскладе для переноски буровых труб. Перетаскать трубы оказалось проще всего, но как их рассортировать? Тут и позвали моего знакомого. Не задумываясь, он быстро разметил их мелком и удалился, бросив на ходу: “Всю жизнь на буровых провел”.

Забегу вперед: трубы все были перепутаны, и позже второй кладовщик пересортировал их заново. Но вот идет осторожный спор о знаменитой батумской демонстрации, — ведь дело касается самого Сталина! — и Давид Борисович кладет конец: “Мой старший брат шагал рядом с ним, а вы…” Потом пришла баржа с горюче-смазочным; бочки где-то перепутали, и надо было их снова маркировать. Дядя Коля быстро открывал пробки, а Давид писал на днище название содержимого: “Я инженер-химик, всю жизнь в Грозном на перегонном…”

Металлург и геолог — это еще допустимо. Можно быть еще и химиком, но нельзя ведь всю жизнь быть и тем и другим! Но скоро показалось, что всему будет конец: из Воркуты позвонили, что присланное масло, рассортированное Давидом, оказалось не тем, что надо. Вредительство! Угроза остановки электростанции! А расправа в таких случаях скорая — кирпичный. Но не знаю, какой профессией или чьим родственником он ошарашил комиссию, однако она уехала, не сказав худого слова. Вот тут все ахнули. И стали выражать уважение в удивительной форме: “Врешь!” Но Давид не обижался: “Ну и вру, так что?” Впоследствии выяснилось, что на воле Давид Борисович был приемщиком утильсырья. Там действительно необходим широкий диапазон познаний.

Вообще, если описывать всех подряд, получится похоже на любое производство — в бухгалтерии щелкают на счетах, работяги вкалывают, все люди как люди, только больше причудливых судеб: один виделся с Тельманом, другой с Деникиным. Правда, у нас до 1939 года не было женщин, а в ту зиму вдруг заговорили, что “пригонят”. И все с нетерпением стали ждать — кто с циничными прибаутками, а кто просто ждал чего-то обновляющего. Однако их долго не “гнали”, и слухи то замирали, то оживали. Пока в весеннюю распутицу кто-то однажды не вбежал в землянку с криком: “Баб ведут!” Мы все выскочили, одни сразу, другие не спеша, как бы подчеркивая свое безразличие. И первый же взгляд на них подавил даже самых болтливых циников.