Новый Мир ( № 6 2012)

Творение — узурпированная прерогатива Бога — затронуло и самого Творца, который тут «красавчик», плюется, мочится, лишается девственности, тянется в детстве за винной ягодой на высокой иерусалимской ветке. То есть Бог тут стал чуть меньше Богом и чуть больше человеком, суть — тоже очеловечен, оживлен (Адам отдал долг из сада Эдема).

Сен-Сеньков вообще бывает радикален и резок, как проклятый поэт эпохи панка, который не умер, он походя пинает безобразия на московских улицах и русские тяжкие законы и вот, да, довольно непочтителен с ангелами и прочими небесными чинами. Хотя все совсем не так трафаретно — в книге есть раздел «Агиография» с житиями-биографиями святых («Одна только медведица нанесла ей рану, из которой потекла кровь. Эта медведица хотела ее просто потрогать, погладить, убедиться, что Евфимия действительно существует»), а Бог хоть и не совсем Бог, но живее и теплей, что ли: «Когда советские космонавты летали, а Бога не видели, Он перед каждым полетом сильно волновался. Как бы чего не случилось. Незаметно гладил рукой их шлемы. Как боевые раны перед дождем».

Безмерней же всего автор любит тех настоящих проклятых, кто создавал и играл джаз, перечисляя целый их список в разделе «ZZaj. Version 2.0»[26], — вот где настоящая агиография! «Лицо во время выступления было такое как будто он что-то подслушивает. наверное то как сплетничают друг с другом две мелодии на высоких каблуках. как и все в его жизни смерть была последней модели. очень дорогая. с тихими стразами переливающегося забвения». 

 

Х а н с   Х е н н и   Я н н. «Угрино и Инграбания» и другие ранние тексты. Перевод с немецкого Т. Баскаковой. Тверь, «КOLONNAPublications», 2012, 476 стр.

Ханс Хенни Янн (1894 — 1959) определенно из тех, кто слишком странен, неудобен, неопределим, чтобы быть известным. Здесь и биографические небанальности — еще в подростковом возрасте начал писать и заключил брак с другом по фамилии Хармс, сбежал из Германии в Норвегию, чтобы избежать призыва, потом основал артистическую общину Угрино, зарабатывал настройкой органов (он считал их музыку сакральной). И до сих пор толком не разобранный архив — Янн писал много, бросал незаконченным, многое осталось в рукописях. И конечно, масштаб — можно одновременно представить себе аутичность Кафки, герметичность Вальзера, новаторство Деблина, объемы Музиля и свободолюбивость Жене, но все равно прийти к текстам Янна неподготовленным.