Новый Мир ( № 7 2000)

Видел я байронической боли

Тот же признак, что виден везде.

Средь уродливых, грубых диковин,

В дымных стойбищах с их тишиной,

Так же страстен и так же духовен

Поиск воли и дали иной.

Не знаю, читал ли это стихотворение Николай Заболоцкий, но его поэма “Рубрук в Монголии” (1958) кажется соотносимой с поэтикой и проблематикой этого стихотворения Липкина.

Евразийство не как политическая доктрина, но как творческая картина мира — веская и логичная составная отечественной культуры.

Вообще Липкин, возможно, последний эпик в нашей поэзии, легко укладывающий в стихи историософские мысли. В его сознании и слове иррациональная циклопичность истории упорядочивается до исторической аксиомы. А все потому, что он проанализировал и продумал то, что для многих стихотворцев просто малоинтересный и “темный лес”. Они пишут о себе и о том эмпирическом, что соответствует их недостаточно крупным личностям. А Липкин же думает о загадках мира, истории и судьбах народов. Он поэт гораздо б б ольшей мировоззренческой массы. И глубокого осмысления трагедии XX века. Стихотворение “Размышления в Сараеве” (1968) — яркий тому пример:

...На узкой улице прочел я след ноги

Увековеченный, — и понял страшный принцип

Столетья нашего, я услыхал шаги

И выстрел твой, Гаврила Принцип,

Дошедшие до нас, до тундры и тайги.

Когда в эрцгерцога ты выстрел произвел,

Чернорубашечный поход на Рим насытил

Ты кровью собственной, раскол марксистских школ

Ты возвестил, ты предвосхитил

Рев мюнхенских пивных и сталинский глагол.

Поразительные стихи. Поэт словно захлебывается — четырежды повторенное “ты”! И вместе с тем — какая точность исторического определения.

...Редкий случай: б б ольшая, во всяком случае никак не меньшая, часть стихотворений Липкина написана после шестидесяти. Там, где другие оказываются уже на износе, он набрал спокойную и ровную силу. Липкин избежал декаданса и доказал, что стихотворство не исключает здоровья — умственного и лирического одновременно. Ветхозаветный инстинкт самосохранения в данном случае возобладал над традиционным для пишущего по-русски стихотворца самоиспепелением. Еще в 1946 году поэт лаконично сформулировал секрет выживания (стихотворение “Договор”):

Если в воздухе пахло землею

Или рвался снаряд в вышине,

Договор между Богом и мною

Открывался мне в дымном огне.

И я шел нескончаемым адом,

Телом раб, но душой господин,

И хотя были тысячи рядом,

Я всегда оставался один.