Новый Мир ( № 7 2005)

Мама четвертые сутки не спит.

Тени надежды нет.

Реанимация. Менингит.

Сбивчивый батин бред.

В карих глазах, излучавших свет, —

боль и слизь забытья.

Мама не знает: надежды нет.

Знаем лишь брат и я.

Мама втирает камфарный спирт.

Мучит молитвой рот.

Верит, что если она не спит —

значит, он не умрет.

Снова давления перепад.

Сбитый ком простыни.

Губы в молитве жалкой дрожат:

Господи, сохрани!

Рта запекшийся страшный провал.

Капельница к плечу.

Господи, Ты ведь Сам врачевал —

так помоги врачу.

Это какой-то бредовый сон,

морок, психоз, заскок:

тысячи жизней спасавший, он

собственной не сберег.

Мама страшится завыть навзрыд.

Марлей стирает пот.

Верит, что если она не спит —

значит, он не умрет.

Господи, я ни о чем не просил,

впредь не осмелюсь — но

будь милосерднее… Дай ей сил

пережить эту ночь.

II

Вот и осталось нас, в сущности, двое…

В пахоте дня и в ночном непокое

я неустанно, назойливо мямлю:

Господи, обереги мою маму! —

от слепоты и от злобы незрячей,

смертной тоски и несметных болячек,

вора, жулья и случайного хама…

(Ты ведь такая беспечная, мама.

Ты ведь по-прежнему в доброе веришь.

Мир изменился, и люди — что звери.

Крепкой опорой и внутренним светом

прежде был батя. Теперь его нету —

и заменить не получится, мама.

Ты ведь по-прежнему слишком упряма,

ты не умеешь с несчастьем смиряться…)

Господи, пусть ее годы продлятся!

Прочь отведи самосуд ежечасный,

мысли, что прожита жизнь понапрасну;

не попусти ей отчаянья стужу —

все остальное я как-нибудь сдюжу

сколько есть мочи и многажды больше…

Видишь: молюсь, неумел и безбожен.

Стану ей светом и стану опорой:

лишь бы подольше, лишь бы не скоро

на Ковалёво в холодную яму.

Господи, обереги мою маму!

 

Уговор

Поцелуй обещания полночью вьюжной

и другой, на прощание, в мраморный лоб —

все сбылось. Но не так, как восторженный вьюнош

грезил — увалень бедный, слюнтяй, остолоп.

Даже зависть пришла, клевета и нападки,

что сопутствуют славе и слаще, чем мед…

Недописанный мир наступает на пятки,

подгоняет, торопит, расчетливо жмет

к пустоте необжитой, исполненной жажды.

Это мой конвоир колет мне под ребро —

как того бедолагу, который однажды

возмечтал, чтоб к штыку приравняли перо…

Сам себя изгоняя из бреда пинками,

просыпаешься: комната, тумбочка, стул.

Всё и вправду сбылось. Слава Богу, покамест

шум в ушах все послушней сгущается в гул.

Ледяная ладонь ночью сердце сминает —

значит, будь благодарен, над бездной скользя,

теплой нити, которая напоминает,

что нельзя уходить, что нельзя, что нельзя…

 

dir/

*    *

 *

Уже тебя берут под белы руки

единым Дантом слыханные звуки.

Уже твоей души отдельны от