По-моему, ключевым термином в дальнейших попытках понять происходящее является
жанр. Думаю, многие согласятся, что есть глянцевые, лоточные жанры — мистический триллер, эротический боевик, детектив с элементами мелодрамы — и от этого сектора массовой культуры нелепо ждать головокружительных художественных достижений. Но что, если в каком-то очень важном смысле нет и никогда не быловысоких фиксированныхжанров? Давайте присмотримся к истории литературы и заметим, что практически каждое значительное произведение взламывало устоявшуюся жанровую структуру и либо так и осталось стоять особняком, либо образовало новый жанр, впоследствии зафиксированный и даже закостеневший. Не случайно можно долго спорить, писать статьи и защищать диссертации на тему жанра “Мертвых душ”, романов Достоевского, “Котлована” или “Мастера и Маргариты”. Эти произведения выношены и созданы в пространстве, гденет готовых форм, вне- или, если угодно, до-жанровом. Если принять это положение о принципиальной неопределенности жанра действительно значительной прозы хотя бы как гипотезу, то становятся яснее по меньшей мере два эмпирических факта.Во-первых, — серьезная стратегическая ошибка толстых журналов, соответствующего им издательского сектора и многих премиальных сюжетов. Ошибка идеологическая, если здесь уместно говорить об идеологии. Мне кажется, что толстые журналы добросовестно длят линии, начинающиеся в великой русской литературе позапрошлого века. Задача на первый взгляд благородная. Но если учесть, что великие предшественники не длили ничьих линий, а скорее зачеркивали, ломали, рисковали… Что пафос старательного продолжения им совсем не был присущ… Получается ситуация, точно схваченная Высоцким в песне “Колея”: “Эй, вы, задние, делай как я — / это значит, не надо за мной!” Но некоторые задние наивно ломанулись за лидерами, по их колеям. И их почему-то поощрили в этом начинании.