Новый Мир ( № 7 2007)

Эти мысли не то чтобы так уж новы. Ноябрьский номер “Знамени” за прошлый год был посвящен так называемой “ультрафикшн”, то есть сказкам, фантастике, прочим прозаическим текстам с повышенной дозой вымысла. Его (номер) предваряла очень дельная и живая, со многими убедительными примерами статья Натальи Ивановой о необходимости раскачивания традиционного реалистического повествования путем вкрапления туда фантастики. Все верно. За скобками остались только три небольших вопроса. Если все так уж верно, почему эти соображения действуют только один месяц в году? Почему вы так верите в ДПР как в доминанту, от которой надо плясать? И — неужели смещение сюжета в сторону, так сказать, уменьшения буквального правдоподобия есть единственное возможное смещение жанра?

Последний вопрос самый содержательный. Если мы попробуем как-то сформулировать для себя природу самобытности тех же Венедикта Ерофеева и Саши Соколова, Валерия Попова и Довлатова, Битова и Искандера, мы вряд ли там найдем обильные фантастические домыслы. Но это и совсем не мейнстримовская развертка очередной слишком человеческой истории в координатах психологической достоверности.

Может быть, кому-то покажется банальным мой промежуточный вывод, но я все-таки сформулирую его. Средний писатель… впрочем, не будем даже в этой безличной формуле никого обижать. Средняя проза говорито новом хорошо испытанным способом. Действительно классная проза говорит скореео вечном новым способом. Особенно отчетливо эти акценты выявляет романная форма, где темой неизбежно становится более или менее все на свете, а способ выражения и есть личная художественная проза автора.

Впрочем, это очевидно не всем. Сплошь и рядом наша критика рассуждает об эволюции героя в прозе того или иного писателя; вычленяет из произведения различные социальные схемы, чтобы их уже потом обсуждать. Идет долгий и иногда эмоциональный разговор, из которого непонятен художественный уровень предмета. То есть принципиально неразличим — от гениального шедевра до полной графомании. Понятно, что такая критика минует сам феномен художественности и не может в полном смысле называться литературной. Моя бы воля, я бы такую критику — ну, не запретил, это было бы посягательством на свободу слова, а вынес за скобки именно литературных изданий. В отделы “Общество” многочисленных газет.