Стансы постом
1
Завербована вербой
в соучастницы чуда,
потихоньку от неба
поцелую Иуду.
2
Скоро, добрые люди,
мы заплатим за праздник
соучастия в чуде
соучастием в казни.
3
Йог, юродивый, дервиш,
всем творящим товарищ,
с Богом в веришь не веришь
не играй — проиграешь.
Каждое четверостишие само по себе превосходно. Хотя между собой они логически связаны плохо. Если вообще как-то связаны. Но мы ведь помним, что речь идет о логике своеобразной, на обычную Павлова особо и не претендует. Мне здесь интересно другое — “поцелую Иуду”. Никуда ведь не денешься от известного понятия, выражаемого словосочетанием “поцелуй Иуды”. Поцелуй, который, по сути, и составил главную основу предательства. Вполне допускаю, что Иуда был симпатичным малым. И в него можно было влюбиться. Что же получается? За любовь и предать можно? Поцеловать предателя — предательство? Или отпущение греха? “Сегодня любить и предать — одно и то же”.
В общем, круг замыкается довольно своеобразно, хотя и закономерно. Триединство плоти рождает некое особое право — право женщины. Женщина неподсудна, нет на нее никакого суда, никакого общего закона. Есть закон, выведенный для самой себя Верой Павловой. Мы в данном случае — вне закона. И еще неизвестно, кто прав.
Вере Павловой можно быть благодарным хотя бы за то, что дикой эпохе культа тела (скорее, живота) она противопоставила культ женского тела. Эпохе маловразумительной этики (или антиэтики) — этику сосуществования с самой собой и в самой себе. По нашим временам — достижение немалое. Поскольку других-то нет.