Новый Мир ( № 7 2008)

Это как, когда едешь в поезде, хорошо, например, подумать о том, что вот эту кочку, этот кустик или этот извив дороги ты же больше никогда не увидишь. И потому что поезд дальше несется, и потому что на обратной дороге твое внимание может быть приковано к чему-то иному. Ты и вовсе можешь проспать всю обратную дорогу или, уткнув нос в книгу, перебирать карамельки чужих слов.

Я уже не говорю об облаках, живущих отдельной, неповторимой жизнью…

Слюсарев своими работами разрушает литературу — его пустотный канон состоит из разреженного воздуха и разбегающихся в разные стороны подробностей.

Но, с другой стороны, как человек старой формации, старой антропологической закалки и традиционного склада (отныне уже практически исчезнувшего) он вносит во всю эту зияющую пустоту максимальное количество смысла (смыслов), то есть возвращает в жизнь ту самую литературу, с которой его изображения борются.

Конфликт между литературой и нелитературой разрешается выходом на какой-то иной уровень визуальности, создающий многосоставные образы, которые можно было бы назвать “анда”, позаимствовав это понятие у Андрея Левкина.

В своей “Серо-белой книге”, описывая основы бытовой метафизики, Левкин формулирует несколько понятий, категорий и разрядов, самым важным из которых мне кажетсяанда:

“По ходу текста все время возникают куцые, пошлые и неопрятные слова,

как то2: метафора, объект, картинка, аллегория. Дать этому процессу ход, так обнаружатся еще и всякие инсталляции, коллажи-персонажи, а то и что похлеще типа символов-образов. Это нехорошо.

А всего-то имеется в виду очень простая вещь: какое-то число отдельных штучек, которые совокупно образуют новую целую штучку. Существующую уже отдельно, но всеобъемлющую, как раз даже и не слишком большую. Называть такую штучку будем анда.

Вот, например, фраза, состоящая из запотевшего осеннего окна, туман на котором скатывается в капли. Ползущие вниз, к подоконнику — потрескавшемуся, в отламывающейся краске; сырые сигареты и прощальный крик электрички за лабазом — это и есть анда...”

Анда — гланда, сгусток, тромб, нестойкое новообразование, иероглиф, пасьянс, сложившийся внутри воспринимающей единицы; анда — красота, доступная тебе одному, тебе одному внятная. Многоуровневая метафора высшего порядка…

Это же одна из самых сложных и нереализуемых литературных задач, сформулированная Владимиром Набоковым в романе “Дар”, — попытаться превратить читателя в зрителя. Слюсарев проделывает обратную процедуру, превращая зрителя в читателя.