Новый Мир ( № 7 2013)

Книга Дозморова содержит множество указаний на сродство ее героя с лирическим героем Ходасевича. Однако различия между ними довольно существенны. Так, развивая описанную в знаменитом стихотворении Ходасевича «Перед зеркалом» возможность видеть нелицеприятную «правду» о себе при взгляде в зеркало, Дозморов в одном из текстов («Та, о ком он писал: невозможно…») говорит не просто о зеркале, а о «неверной», «слишком сложной системе зеркал». Это из нее «ушла осторожно» некая «та», в отношении которой для читателя неясно ничего, кроме того, что она была явно значительной особой. Думается, что в данном случае есть основания допустить, что речь идет, условно говоря, о Музе.

Ушла она из слишком сложной и неверной системы зеркал, которую вынуждены сооружать современные поэты, чтобы уловить мир, скрытый от обыденности, по словам Ходасевича из стихотворения «Ласточки», за «прозрачной, но прочной плевой». И остается поэтам одно — следовать данному Ходасевичем совету «иметь глаза» и «ждать, смотря в упор, как брызжет свет, не застилая ночи». Правда, тут Ходасевич делает неясную оговорку о становлении «духа», но прямых разъяснений, что это значит в данном контексте, нет. Этому совету и следует герой Дозморова, в силу чего главная тема книги — проблема смотрения и видения, связанная с проблемой слепоты.

Наиболее ярко это проявляется в лучшем стихотворении книги — «Бесчинствуют чайки. Воняет отлив…», заслуживающем того, чтобы быть приведенным полностью:

 

Бесчинствуют чайки. Воняет отлив.

Проносятся байкеры. Жарятся стейки.

Транслирует радио модный мотив.

С улыбкой слепая сидит на скамейке,

свой сэндвич и колу доев и допив.

 

Я знаю ее — в восемь сорок утра

она забирается в школьный автобус,

с расправленной тростью, похожа на глобус

в очках голова, предъявляет свой пропуск,

и татуирована змейкой икра.

 

Идешь, извлекаешь печаль из всего.

Задернуты шторы на третьем в квартире.

Два семьдесят брекфаст и ланч за четыре.

Звук, запах и трость раскладная — о мире

ну что она знает? Почти ничего.

 

Что чайки голодные громко орут,

что справа трындят мужики по-валлийски,

что путь до автобуса очень неблизкий,

что лист можжевельника пахнет не виски,

а джином, что триста шагов — пять минут?

 

А я? Что я знаю? Что катер идет,

что море пылает, сетчатку сжигая,

что, дико и страшно открыв детский рот,

с улыбкой встает со скамейки слепая,

что эти стихи никогда не прочтет[2].