o:p /o:p
o:p /o:p
o:p /o:p
o:p /o:p
1 o:p/
o:p /o:p
И голоса за окном, отдаляющиеся и гаснущие, и свет, которого в коридорах становилось все меньше, и сны, что выскакивают из ночи, как псы на охоте, и ты все время озираешься, чуя за спиной их азартное дыхание. Мы долго паковались, выбрасывая из сумок одни детские вещи и запихивая другие, пытаясь найти все необходимое в шкафах и ящиках письменного стола, время все убывало, и убывали наши шансы успеть на вокзал. Я злился и впадал в бешенство, Паша отбивался как мог, малая смотрела на нас с любопытством, а мать ее еще с обеда набрала полную ванну горячей воды, влезла туда с пачкой сигарет и пепельницей, упрямо делая вид, что ничего не слышит. Билетов никто не брал, мы уж слишком старательно перекладывали это друг на друга, так что где-то в сумерках вынуждены были выкатиться из подъезда — Паша с двумя кожаными чемоданами, Алиса с бабушкиным термосом и я — закрывая за собой двери. Бежали по улице, похожие на министров, только что узнавших о своей отставке и пытающихся теперь поскорей убраться из города. На вокзале Паша стерег вещи, я ходил по перрону, договариваясь с проводниками, Алиса спала, сидя на чемодане. И только женщины в незримых прокуренных кабинетах безостановочно объявляли отправление нашего транзитного, который все никак не трогался, давая нам возможность остаться дома и избежать неприятностей. o:p/
И вот теперь, когда мы все дальше втягивались в ночь, мимо пригородных районов и дачных кооперативов и по вагону тянулись отсветы вокзалов и прожекторов, я забросил чемоданы наверх и наконец успокоился. Там, на перроне, в какой-то момент меня охватила паника, что мы вообще никуда не выберемся. Однако я набрел-таки на тихого божеского проводника, долго с ним перешептывался, показывал на Алису, как она спала, сидя, словно часовой. Проводник колебался, но я не отступал, слишком уж мне приспичило не оставаться, и когда мы сошлись в цене, я махнул Паше рукой, тот подхватил малую, закинул ее за спину, вцепился в чемоданы и двинулся к нам. Купе завалено было теплыми одеялами, отдававшими шерстью и влагой, в воздухе висели перья, как будто над нами пролетали птичьи стаи, со всего маху натыкаясь друг на друга. Паша долго торговался с Алисой, пытаясь ее переодеть, Алиса холодно отвечала, чтобы он успокоился, поскольку она не будет переодеваться в присутствии двух таких задротов, даже если один из них ее папа. И выходить тоже не надо, продолжала Алиса, потому что она боится мышей, а под этими одеялами наверняка живут мыши, она чует, что они там есть, и вообще — если ее не оставят в покое, она позвонит маме, и мама лишит нас всех отцовских прав. Я психовал, но не влезал в их семейные дела, Паша же покорно со всем соглашался, топтался по коридору, выглядывал в окна, потом лежал на одеялах, на верхней полке, и глотал таблетки. Больше, чем обычно. Малая залезла на полку напротив него, забрала наш мобильный, отзвонилась маме и играла в какие-то нехитрые игры, предложенные «моторолой». Со мной она не общалась принципиально. Я с ней тоже — принципиально. o:p/
В конце концов я выпал изо всех этих вздохов и голосов, сидел, закрыв глаза и представляя себе долгий день и теплое море, небо, над которым полно солнца и влаги. Где-то над самой водой слышались мне знакомые голоса, которых я все же никак не мог распознать, лишь ловил беззаботный женский смех, наблюдая, как эта женщина осторожно ступает в воду и легко отпрыгивает назад. Было на ней летнее платье, тело ее против солнца загоралось и тускло растворялось в воздухе. И пах этот воздух мускатным орехом, легко и еле ощутимо, так что хотелось сидеть на берегу и считать корабли: отдельно плывущие на запад, отдельно — на восток. Открыл глаза, очнулся. o:p/