Первым заснул Паша. Во сне он тяжко дышал и стонал, на что Алиса сердито хмыкала. Но потом уснула и она — не сбрасывая джинсового сарафана, положив под голову горячий термос. На нее это было похоже. Я знал малую, можно сказать, всю ее короткую жизнь, она могла спать где угодно: на кушетке, на полу, на балконе, на материнских коленях. Просыпалась всегда слегка удивленная, с растрепанными длинными волосами, с темными со сна глазами, в которых можно было разглядеть свет всего, что ей снилось. Я забрал у нее из рук телефон, выключил фонарь и вышел в коридор. Нашел проводника и сидел у него до ночи. Утром мы будем на месте, найдем покупателей и скинем все, что у нас есть. Все будет отлично. А как же иначе? Мы продаем счастье. o:p/
o:p /o:p
2 o:p/
o:p /o:p
Именно счастье. Им полны наши черные чемоданы, настоянным и светящимся изнутри. Его мы везем сквозь всю эту короткую летнюю ночь, обернувшую нас душным коконом. Оно, счастье, пахнет розой и мускатом и изменит завтра нашу жизнь к лучшему, наполнив карманы банкнотами, а сердца — надеждой. Я готовился сторожить всю ночь, чтобы вдруг не заснуть и не прозевать шанс, наконец-то нам выпавший. Слишком долго я его ждал. Слишком упорно готовился. Я единственный верил в конечный успех, даже не сомневался, что все сложится так, как надо. Ни Паша, которого я знаю так давно, что его родители спрашивают меня порой, почему они его именно так назвали, ни Алиса, которая меня откровенно бесила, ни ее мать, спавшая этой летней ночью в холодной ванне, — никто ни во что не верил и верить не хотел. Конечно, лучше всего было с малой: в свои одиннадцать она больше всего интересовалась мобильной связью, и нашу «моторолу» — одну на троих — каждый раз приходилось вырывать из ее цепких детских пальчиков с боями и скандалами. Хуже было с Пашей. Он все слабей реагировал на то, что вокруг него происходило, общаясь исключительно с Алисой, передвигаясь безвольно по печальной жизни и время от времени останавливаясь, чтоб принять очередную дозу антидепрессантов. На меня внимания почти не обращал, ко всем моим планам и расчетам относился равнодушно, лишь постоянно дергал малую, заговаривал с ней, что-то ей предлагал, о чем-то спрашивал, не выпуская ее из поля зрения, пока не заснул. Его было жалко. Что-то с ним случилось. Иногда так бывает. После тридцати начинаешь особенно остро чувствовать время. Хотя перестаешь чувствовать некоторые внутренние органы. o:p/
o:p /o:p
o:p /o:p
3 o:p/
o:p /o:p
Мы росли в соседних домах и учились в одной школе. Вместе записались в баскетбольную команду. Вместе играли в школьном оркестре — я на трубе, он на саксофоне. Вместе начали курить. Вместе выросли. У меня с баскетболом не сложилось из-за дисциплины — я никогда не слушал тренера, один на один борясь с командой противника. Паша же оказался левшой и ни разу попасть в корзину мячом на моей памяти так и не сумел. Свою трубу я продал, его саксофон вынесли неизвестные вместе с серебряными вилками, когда семья отдыхала в Крыму. Курить я бросил. Он не смог. Во всем прочем мы почти не изменились, во всяком случае, не так, чтоб не общаться впредь. Вдобавок у него была семья. o:p/
В начале девяностых Паша женился. Мария приехала с Юга, у нее был сильный мужской характер и нежная прозрачная кожа. Жили они в квартире, которую Паше оставила бабушка. Через пару лет у них родилась Алиса. Потом Мария выставила мужа на улицу. Он вернулся к родителям. Но хотел общаться с малой. Не знаю, за счет чего они так долго продержались, — они даже ванну не могли поделить, все время за нее сражались, как за последний плацдарм свободы и независимости. Расходились долго и со скандалами, судились, мирились, выкрадывали малую, возвращали ее друг другу. Алиса росла любознательной здоровой девочкой, Мария увлеклась восточными практиками, мой друг начал пить антидепрессанты. Имел возможность видеться с дочкой по выходным и забирать ее к себе во время отпуска. В этом году отпуск ему не светил, поскольку отпуск дают лишь людям, которые перед этим работали. То, чем занимались мы, работой назвать было трудно. Он переживал, говорил, что слишком мало общается с дочкой, что так нельзя, что нужно что-то сделать. И когда мы отважились на эту поездку, решил взять малую с собой. Мария протестовала, устраивала истерики, требовала гарантий и собралась делать малой прививку. В последний день, когда уже надо было ехать на вокзал, сдалась. Однако предупредила, что будет все держать под контролем, и только ей что-то не понравится — заявит в милицию, и тогда он не увидит малую вообще никогда. Паша согласился. Сказал, что всем все понравится, и это будет незабываемый отдых: море, солнце и сахарная вата. После этого Мария исчезла в ванне, а мы начали собирать вещи малой. Меня, конечно, никто не спрашивал. Но если б спросили, я был бы против. o:p/
o:p /o:p
4 o:p/
o:p /o:p