Новый Мир ( № 8 2002)

Вождь и масса — это строение будущих в скором времени тоталитарных обществ было открыто в антиантиутопии Достоевского. Народ, превратившийся в безразличную, безразмерную, бесструктурную, атомарно-слитную массу; в ХХ веке кто только не говорил о появлении на арене истории этойновойрешающей единицы. “Двуногих тварей миллионы”, рифмуясь недаром с Наполеоном, лишь в истории нового века сполна оформились на исторической сцене. “Народ превратился в массу, и это необратимо”, — описывал в Германии в начале 1930-х годов Романо Гвардини (Гуардини) ситуацию поэмы Ивана Карамазова — Достоевского30. Но если другой европейский мыслитель века в те же годы будет описывать содержание новой эпохи как угрожающее культуре “восстание масс” (Ортега-и-Гасет в 1930 году), то Гвардини положит силы на сочувственное понимание нового “человека массы” и даже его религиозно-философскую реабилитацию (в своей главной книге, уже после второй всеобщей войны, — “Конец Нового времени”, 1950).

А возвращаясь ко временам Достоевского, с ним рядом Леонтьев, уже помянутый, мечтает о “великом вожде”; Леонтьев в конце своего XIX столетия романтически страдал от недостатка ярких личностей, ярких в добре или зле, представляя их наподобие трагических героев Шекспира. “Великий вождь, могучий диктатор”, писал он с определенной надеждой, может явиться “только на почве социализма”31. В будущем веке такие вожди на этой почве явились, но что бы сказал футуролог-романтик, когда бы увидел этих людей и дела их воочию... “Человеческий материал” и “великий вождь” — так видел он будущие структуры и ставку свою на вождя и диктатора понимал как ставку на красоту, надеясь на эстетическую компенсацию, какую явят будущему человечеству несколько ярких фигур, пусть тиранов, за счет “материала”.