26Ведь и по прошествии стольких лет возраст и тело моего отца всегда стягивались к одной ночной точке и в моем восприятии лишались не только протяженности, но и надежды на какую-либо перемену не своей, нет, а моей участи. Он весь сворачивался и уплотнялся в неизменность. Мне делалось больно от осознания, что это именно я загоняю его в такую непроходимую плотность, но переиначить его я уже не мог.
27Я ведь попал в этот госпиталь, этот морг, так как оказалось, что только я один-единственный носил отцовскую фамилию. Вся казенная часть его похорон пала на меня.
28Когда я понял, какой тяжкой болезнью он страдал, свистел своей фистулкой, занавешенной марлевой шторкой, то мне стала понятна и его бессловная речь, которую он, почти всегда при мне молчащий, обращал ко мне, утратив внятность, находясь в вечном ступоре. Но для меня до сих пор более выразительно его тело, нежели слова, так редко порождаемые им. И вот я узнаю его в своей памяти, наделенного не речью, а страданиями и наслажденьем и более всего — отрицанием и того и другого.
Даже сквозь сомкнутые веки он любовно смотрит на меня и молчит.
Письма к пресвитеру
Ермолаева Ольга Юрьевна родилась в Новокузнецке, окончила режиссерско-театральное отделение Московского института культуры. Заведует отделом поэзии в журнале “Знамя”. Автор четырех поэтических книг. Живет в Москве.
Посвящается В. Д.
* *
*
Псевдоготика для русских романтических сердец:
эти стрельчатые арки в сочетанье с морем снега…
Но в Быкoво твой баженовский овальный храм-дворец
самый лучший из конца восемнадцатого века.
Этот строй остроконечных обелисков наверху
в виде игол, вкруг главы, венчaнной шпилем
(видных даже и теперь, в великопостную пургу), —
парой башен-колоколен угловых еще усилен.
На Владимирскую церковь так похож ее собрат —
стрельчатый собор Николы с крепостной стены Можая…
Двухколонность парных портиков с боков — стройнит фасад,
белым камнем темный пурпур древней кладки украшая.
Белокаменных, ведущих в храм холодный наверху,
полукруглых парных лестниц превосходны балюстрады,
а меж них портал (не топтана дорожка по снежку) —
входа в нижние, и теплые, Господни вертограды.
Это здесь, в семи верстах с Новорязанского шоссе,
в иерейском облаченье, для меня почти немыслим,
пред началом литургии обойдешь с кажденьем все
образа — и чист, и строг, и силен, и независим.
Лепит наспех анемоны, к удлиненным окнам шлет
атлантический циклон, щедрый гость океанийский…
Здесь душистое тепло, хор на клиросе поет,
здесь в кадило, к угольку вложен ладан аравийский.