Новый Мир ( № 8 2007)

Однако опытные гости под разными предлогами по очереди отлучаются в переднюю, откуда возвращаются “с маслеными глазками”. Вечером же Любовь Петровна пишет петербургской подруге письмо, где с восторгом рассказывает о заведенной ею в уезде трезвости и описывает возвышенные к ней чувства гостей, один из которых после завтрака заплакал, целуя ей руку, другой “от волнения” говорил так, что она не разобрала ни слова, а третьему от волнения же и вовсе сделалось дурно.

3. В воспоминаниях Сергея Ермолинского имеется сцена чтения “Записок покойника”, устроенного Булгаковым у себя на квартире для мхатовскихкитов,но “Василию Ивановичу Качалову и Василию Григорьевичу Сахновскому врачи запретили пить вино, и жены их строго за этим следили. Тогда Лена перед приходом гостей сказала мне, что в передней на книжных стеллажах поставлен графинчик, рюмки и немного закуски. Я должен был время от времени, находя предлог, зазывать в переднюю то Василия Ивановича, то Василия Григорьевича”. Что Ермолинский не раз и проделал. “Влаги в графинчике поубавилось, но зато прибавилось — и заметно! — оживление за столом. Нина Николаевна Литовцева, жена Качалова, даже воскликнула: „Смотри, Вася, ты всегда говоришь, что вино за столом необходимо, а вот сегодня не выпил ни капли, а как оживлен, даже начал читать стихи””.

К последнему сюжету есть вариант, как знать, может быть, он вообще — бродячий: Анатолий Мариенгоф (“Мой век, моя молодость, мои друзья и подруги”) вспоминает эпизод с Качаловым же, но уже у себя дома. Когда Мариенгоф с Никритиной пригласили Качаловых на раков, Литовцева предупредила, чтобы не было ни капли водки, и вот от стола с лимонадом и раками Качалов то и дело отлучается “по надобности”; хозяин, проследовав за Василием Ивановичем, наблюдает, как тот, “подойдя на цыпочках к вешалке, вынимает из бокового кармана демисезонного пальто плоскую бутылку сорокаградусной и прикладывается к ней”.