Обычно считается, что пьянство идет об руку с неряшеством, ленью, необязательностью, неумением сосредоточиться, что не совсем так. Быт законченного алкоголика, понятно, не слишком комфортен, но в делах крепко пьющий человек, если он еще не вовсе распался, сохраняет во многих отношениях примерную обязательность и работоспособность. У алкоголика время строго отмерено, в эту щель между похмельем и опохмелкой (повторяю, речь идет о труженике) надо успеть вместить самое важное на сегодня, будь то укладывание асфальта или сотворение страницы. Утверждаю, что человека умственного труда постоянная выпивка вынуждает быть собранным и в мыслях, и в форме и, естественно, лаконичным, если угодно, даже
Нынче сделалось дурным тоном
И не так уж и нынче, а давненько: вспомним вопрос Воланда Степе Лиходееву в знаменитой сцене похмелья: “Однако! Я чувствую, что после водки вы пили портвейн! Помилуйте, да разве это можно делать!”
И все же страх пред “смешиванием” — видимо, уже порождение советской эпохи, не в последнюю, думаю, очередь из-за снижения качества напитков и продуктов и из-за скоротечности их употребления. Ибо читаем: “Моментально на столе выстроились холодная смирновка во льду, английская горькая, шустовская рябиновка и портвейн Леве № 50 рядом с бутылкой пикона” (Вл. Гиляровский, “Москва и москвичи”).
Встретились не где-нибудь, но в легендарном московском трактире Тестова, не кто-нибудь, но звезда сцены — Далматов, крупный инженер Григорович и король репортеров Гиляровский. И требуют: “К закуске чтобы банки да подносы, а не кот наплакал”. Балыки, окорока, икра нескольких сортов, поросенок и проч. И — вот такая алкогольная смесь. (Пикон, кстати говоря, — это род ароматной эссенции, добавлялся в крепкие напитки непосредственно перед употреблением, как, скажем, тоник в джин или настой полыни в водку при приготовлении абсента.) Но и этого набора гурману-рассказчику мало, и он пеняет старому официанту: “„Кузьма, а ведь ты забыл меня”. — „Никак нет-с… Извольте посмотреть”.