Кстати об упомянутых героем «бездомных странствиях». Речь, конечно же, не идет о дальних экзотических странах, морях и океанах, Куршевелях или Мальдивах, не такое тогда было время. Какой-то «добрый знакомый» Ростислава Михайловича однажды назвал его
vogabond’ом, бродягой. Сказано было «не без въедливой иронии», но Ростислав Михайлович не обиделся. «…Он был прав. Меня всегда искушал умственный вогабондизм». Это не «утешительно-грешное» бродяжничество Франсуа Вийона, «наглого школьника и ангела ворующего» (О. Мандельштам), и не страннические «мандры» в поисках истины Григория Сковороды. Ростислава Михайловича привлекает интеллектуальное, идеологическое бродяжничество. Он любит «погружаться в различие истин», превыше всего ценит возможность «переходить от одной противоположности к другой». Как искусствовед он легко, без заминки переключается с древнеармянской архитектуры на романскую, затем перепархивает на украинское казацкое барокко, от него переходит к «варяго-византизму» Степана Линника, а в оценке творчества последнего — от восторженного всеприятия к жесткому вердикту: «оторванность от почвы».С еще большей легкостью и удовольствием Ростислав Михайлович меняет унылые и притом небезопасные для него политико-культурологические дискуссии на земные радости жизни — командировочный роман с очаровательной женщиной и изысканную кухню местного армянина-духанщика.