Покаяние, однако, не меняет модуса поведения героини, поскольку оно сделано частично, и «недуг» остается при ней, как он остается при Петре в момент отречения. «Его отречение — свидетельство его немощи, о которой он сам не ведает и о которой узнает, лишь когда исполняется пророчество Господа», — пишет Олеся Николаева
[3]. Тем не менее помимо явного покаяния присутствует еще и скрытое, вербализованное в имплицитных самооценках типа «я без присмотра бросила метель / и потащилась под присмотр постели». Ясно, что бросить кого-либо без присмотра имеет негативный оттенок. Так можно сказать только в укор тому, кто это сделал. Подобное скрытое самоосуждение сродни сокрушению Петра, о котором пишет Николаева: «Горький плач Петра, отрекшегося от любимого Господа и не смогшего противостоять искушению, исполнен подобного же сокрушения: „Бедный я человек! кто избавит меня от сего тела смерти?”»[4].Предпочтение «присмотра» теплой постели холоду обыгрывает обстоятельства, при которых Петр,
греющийся у огняс рабами и служителями, отрекся от Учителя.«Тут раба придверница говорит Петру: и ты не из учеников ли Этого Человека? Он сказал: нет. Между тем рабы и служители, разведя огонь, потому что было холодно, стояли и грелись. Петр также стоял с ними и грелся» (Ин. 18: 17 — 18).
Упоминание сильного ветра как второй причины отречения ассоциируется со страхом Петра перед ветром, поднявшимся на море в тот момент, когда он пошел по волнам.
«И ученики, увидев Его идущего по морю, встревожились и говорили: это призрак; и от страха вскричали. Но Иисус тотчас заговорил с ними и сказал: ободритесь; это Я, не бойтесь. Петр сказал Ему в ответ: Господи! если это Ты, повели мне придти к Тебе по воде. Он же сказал: иди. И, выйдя из лодки, Петр пошел по воде, чтобы подойти к Иисусу, но, видя сильный ветер, испугался и, начав утопать, закричал: Господи! спаси меня. Иисус тотчас простер руку, поддержал его и говорит ему: маловерный! зачем ты усомнился? И, когда вошли они в лодку, ветер утих» (Мф. 14: 26 — 33).
Как видим, и холод Дня, и желание согреться, и уход проигрывают библейскую ситуацию с максимальной эмоциональной включенностью героини, испытывающей все оттенки чувств — от восхищения до страха и раскаяния. Ассоциации с заточением и казнью усиливаются образом решетки. Сквозь нее героине явлена «сияющая весть о чем-то высшем», но видение не вдохновляет ее, а порождает скорбь.
О, как сквозь чернь березовых ветвей
и сквозь решетку... там была решетка —
не для красы, а для других затей,