Новый Мир ( № 8 2013)

А еще был футбол. Когда парни позвали играть, АШ пошел: мяч погонять любил всегда. В футболе проявлялись обычно скрытые, стертые качества АШ: его лукавство, острое чувство ситуации, любовь к парадоксам, его легкость и прозрачность; а глаза его на футболе из серых становились стальными (хоть, может быть, кому-то и покажется, что серый и стальной одно и то же). Может быть, не хватало ему экспрессии, силы, напора, амбиции, но движения АШ бывали всегда скупы и отточены, он безошибочно чувствовал намерения друзей и врагов, его футбол напоминал шахматный блиц, и, конечно, с АШ победила бы «Свобода» и Путиловский завод, но побеждать его пришлось «Свободе» без АШ. На одной из последних тренировок АШ уронили, или он упал, в общем, парни чересчур увлеклись игрой, и вот уже АШ, хватаясь за ногу, лежал на песке и сосновых иголках и корчил жуткие рожи. o:p/

Лечение длилось месяц, весь остаток сентября и октябрь, так что когда АШ выпустили на свободу и он, совершенно, кстати, не хромая, преодолел перекресток и форсировал Волынкину, он заметил, что парк Екатерингоф уже облетел, и только на живой изгороди кое-где блестели мокрые красно-желтые листья. АШ шел и незаметно для себя наслаждался округой, осенью, любимым знакомым пейзажем, который наблюдал третью осень, а вдали уже высились башни «Свободы», и там, на башне, ждал его «Курс», который за время его болезни поставили туда и еще на дамбу. АШ миновал проходную, поднялся на третий. В ОКБ все были ему рады, и он был всем рад. Он стер пыль с экрана и включил компьютер. Начиналась новая разработка, продолжение «Курса», обещавшая еще несколько лет интересной работы.  А ты на башне-то был, спросила Лида M. Ой, да ты ведь не был, вот сходи. Сходи на башню, если, конечно, нога нормально. Да нога нормально, спасибо, точно, пойду посмотрю, что мы тут все несколько лет клепали. o:p/

Башня, на которой установили первый экземпляр «Курса», была старинной башней. Она уцелела еще с тех времен, когда на «Свободе» располагалась ткацкая фабрика. Артобстрел, уничтоживший в 1942 году половину цехов «Свободы», пощадил ее: по ней пристреливались. АШ вылез на крышу и увидел станцию во всей красе. Он посмотрел немножко, а потом повернулся и стал глядеть на город. Ему было хорошо. o:p/

Чувство нехватки, то чувство, которое в нем было основным всю жизнь, вдруг неуловимым поворотом ключа как будто осветило мир; все так же недоставало, но это было прекрасно. Хорошо жить столько, сколько понадобится, и ты почти не переменишься, как не менялся до сих пор, и эта чуткость, и течение времени, теплая свежесть, воздушные токи вокруг, эта серо-белая дымка, в которой есть весь спектр, и «Курс», и новая разработка впереди, и узловатые веники тополей на чисто выметенном проспекте Стачек, и бледно-сиреневое небо над городом, — это и есть [...]           o:p/

[1] Спи, моя птичка (идиш) .

o:p   /o:p

[2] Закрывай глазки (идиш) .

o:p   /o:p

Из книги «Human Chain»

Шеймас Джастин Хини (Seamus Justin Heaney) родился 13 апреля 1939 года в Северной Ирландии

ШеймасДжастин Хини (Seamus Justin Heaney)родился 13 апреля 1939 года в Северной Ирландии. Поэт, эссеист, переводчик, один из ближайших друзей Иосифа Бродского. Лауреат Нобелевской премии по литературе 1995 года («За лирическую красоту и этическую глубину поэзии, открывающую перед нами удивительные будни и оживающее прошлое»). Книга стихотворений «Human Chain» (2010), в большей части обращенная к дорогим и близким людям, была написана после того, как поэт перенес инсульт, резко изменивший его прежде активныйобраз жизни.o:p/

o:p   /o:p

o:p   /o:p

Живая цепь o:p/

                                    o:p/

                       Теренсу Брауну o:p/

o:p   /o:p

Когда я вижу в теленовостях o:p/

Живую цепь раздатчиков еды, o:p/

Их руки крупным планом и солдат, o:p/

Стреляющих поверх толпы, o:p/

o:p   /o:p

Запястья снова сковывает вес o:p/

Мешка с зерном — хватай за два угла, o:p/

Раз-два, глаза в глаза — и поворот o:p/

К грузовику, и вновь наклон, рывок. o:p/

o:p   /o:p

Освобождение от ноши — вот o:p/

Честнейшая награда за труды! o:p/

Что больше не вернется никогда o:p/

Или придет однажды и навек.

o:p   /o:p

o:p   /o:p

o:p   /o:p

«Не бодрствуй я тогда» o:p/

o:p   /o:p

Не бодрствуй я тогда, я пропустил бы o:p/

Тот ветер, что кружась над крышей, o:p/

Устлал ее листвою сикомора o:p/

o:p   /o:p

И захватил меня в живом порыве, o:p/

Дрожащего, как провода под током. o:p/

Не бодрствуй я тогда, я б не заметил, o:p/

o:p   /o:p