Новый Мир ( № 9 2012)

Комнаты шли анфиладой. Как глупо, подумала она, все проходные. Но он, гордясь, вел ее, как по замку: вывезенная из Германии мебель была точно из замка. Витые громоздкие стулья-кресла, и в каждой комнате — гобелен. Она догадалась, дворцовый гобелен разрезан, один на несколько кусков, а сын владетельного нувориша, генерули последнего года войны, еще и мальчишка испорченный, а она старше его почти на десять лет, по крайней мере. Когда ей будет пятьдесят, ему сорок с копейками. Почему подумала? Тень из будущего, которого у них не будет? Горько-сладкие мечты зрелой дамы с положением? Но сейчас он точно влюблен, а ей, в тоске бессонниц рядом со Скворцовым, это, скажем, приключение нужно. Необходимо. Все стало иным в ее жизни, когда Виктория Карловна скончалась. Так она сама себе объясняла — когда не стало Викуси. Калерию не шокировали безвкусные апартаменты и гипотетические родители этого хлыща с внезапно вспыхивающей экземой, к тому же с усмешкой тайной подумала, может, это у какого-то ее предка они конфисковали мебель, а теперь в тяжелых шкафах за резными стеклянными дверцами ряды одинаковых томов классиков марксизма, а через два тома на третий — на ленточках репсовых — генеральские ордена.

— Это мать придумала, — перехватив ее взгляд, а она решила: его можно будет образовать. И родить от него. Она была ненасытная, но считала, оттого, что нет детей. Так объяснялаэтосвоей дочери Викуся.

— Милая, ты родишь, и все придет в норму. Бедная моя, красавица моя, я ничего не могу сделать для тебя. Ничего. Даже умереть, чтобы ты была свободна.

После этих слов они обычно обе плакали. Это были сладкие слезы. Больше Калерии так не плакать.

 

Последние месяцы своей жизни Викуся просидела в кресле-качалке. Они перевезли это кресло к Оресту Константиновичу на Патриаршие, когда поняли — Викуся уходит, и та уже брошенная комната в Лефортове, было ясно, отойдет назад военному ведомству. Сама Калерия давно уже прописалась у Скворцова. А кресло-качалка когда-то досталось чудом. У них ведь ничего не было. Откуда могло быть хоть что-то у лишенки с дочерью. Вот когда они получили комнату, вернее, когда комендант дома открыл им дверь после бесконечного шествия бесконечным же коридором, они увидели высокое старинное окно, выходящее в парк, и эту самую качалку в центре пустой комнаты с оборванными обоями.

— Можем вынести, — предложил комендант, — она от прошлых жильцов. Они ее бросили.

— Нет, нет, пожалуйста, — попросила Виктория, — будьте добры, оставьте!