Новый Мир ( № 9 2012)

Тот пожал плечами, он не догадывался, что у них ничего нет. Викторию Карловну тогда взяли на работу библиотекарем в Артшколу. Кино становилось звуковым, навыки таперши, и это после заманчивых иллюзий о карьере музыкальной, были не нужны, а главное — стали болеть пальцы. Так что качалка была почти чудом, как и работа и комната. И когда комендант ушел, они взялись за руки и сплясали немыслимый танец.

 

А Вячеслав Ольхов появился в их квартире на Патриарших, когда и сорока дней не минуло после кончины Викуси. Интересно, что сказала бы о нем Виктория Карловна? Ведь она безоглядно любила Ореньку. Она — да, любила. А этот, Ольхов-младший, сын генерала Ольхова из органов и по совпадению тоже доктор, лейтенантик из военного госпиталя, и, когда снимал в передней шинель, Калерия острым нюхом и в своей дальней комнате чувствовала тягучий запах иноземного одеколона; душился крепко, но голос расслабленный, и по телефону говорил вкрадчиво, капризно. Показался элегантным: длинный, узкий, презрительный. Лечился от экземы.

 

Меркурий Солюб утром, вечером вместе с Рус 3, или Арсеник 3. Не есть рыбы.

 

— Однако нервный! — сказал Орест Константинович, когда тот ушел, а запах, ох, не отечественного “Шипра”, стоял в квартире. — Ты не помнишь, Лерочка, кто мне его прислал?

— Дора прислала, Виленского не было в Москве, она попросила принять, потому что Виленский уехал.

— Не поэтому. Просто Лева боится.

— А ты? — Калерия хотела знать.

— Лева боится потому, что у этого Ольхова отец Ольхов, и потому, что Лева еврей, я бы тоже сейчас боялся, и Лева не былтам.

— Я считала, что после всего того — страшнее. Разве нет?

— По-разному. А случай этого молодого человека, Лерочка, достаточно простой.

И Орест Константинович стал объяснять Калерии схему лечения.

— Когда он придет, я еще разик погляжу его и, если все так, как предполагаю, возьмешь его себе. Со всеми потрохами.

И она взяла. И так расслабилась, что даже рассказала про окончание фамилии.

— Лучшие шлюхи в Европе немки. — И важно: — Для шика брали французские имена.

Он, видимо, читал Бальзака. Смерть и нищета куртизанок! Или что-то вроде.

Спросил:

— Слушай, а твой, он еврей?

— Скворцов?

— Какой-то Орест…

— Кипренский! Портрет Пушкина.

Но он не смутился:

— Все равно нерусское имя.

— А русских имен почти нет. Греческие, библейские, римские…

— У меня чисто русское. Вячеслав.

Калерия всегда старалась не думать, что ее избранник Слава. Или Вячик. Догадалась, нетрудно было: назвали в честь Молотова, — и звала Ольхов, так интереснее.