Новый Мир ( № 9 2012)

А Славик не мог сползти с наезженной колеи:

— Но гомеопаты почти все евреи.

— Почему?

— Ты — нет! Ты — это сразу видно! Но удивительно, такая брюнетка… А Виленский со своей Дорой?

— Скажи еще — шарлатаны.

— Не знаю, не знаю. Дело прибыльное.

— Орест Константинович тебе помог.

— Внушение. — Сразу и зло.

Бездарь, подумала, бездарь и ничтожество. Но была ненасытная. Когда жесткие губы этого генеральского ангелочка в погонах улыбались, рот становился огромным. Огромный рот на крохотном, в стрекозью головку, лице, но зубы ровные, белые, вроде молочных. И талия осиная, как у девушки.

Она провела рукой по его подбородку:

— У тебя, мерзавца, даже щетина не растет.

— В шестнадцать это меня беспокоило. После первой дамы перестало.

— Расскажи про первую даму!

Калерия уже слышала рассказ, как его изнасиловала сторожиха казенной дачи, сержант с наганом. На этот раз почему-то история показалась ей пресной, она решила завести себя:

— Слушай, а ты, верно, мог и мужику какому-нибудь дать?

— Ты так думаешь? Разве попробовать, а то с вами, бабами, — тоска.

И облизал губы. Эта его всегдашняя полуулыбочка! Она мгновение назад не думала о такой своей реакции, но вдруг, развернувшись, дала ему пощечину. В общем-то, почему? За евреев с гомеопатами? Легонько совсем, но кровь выступила: кольцо с изумрудом, подаренное Орестом Константиновичем, расцарапало Вячеславу шею, и он рассвирепел. Вскочил. Они оба вскочили и стояли теперь друг против друга. И опять эта полуулыбочка, к стене отступил, сделал два маленьких шажка, как потоптался, легко взмахнул ногой и ударил Калерию спортивным мысочком под дых. Калерия упала. Кольцо было виновато. Но во всем, и даже в измене ее, виноват был Скворцов. И теперь, когда Вячеслав подымал ее, и лепетал что-то, и целовал липкими губами, она, задыхаясь от отвращения, сказала только: “Пусти! — И в дверях: — Не провожай и не звони! Никогда!” Вышла на улицу, одна. По пустой Садовой мела поземка. В лицо снег, и глаза щипало, но пожаловаться некому. Мамы, Викуси, Виктории Карловны, на этом свете нет. Получалось, что она, Калерия, просто дура и губит свою жизнь. Она, кстати, никогда не думала, что свело ее с Орестом Константиновичем. Викуся считала, что звезды.

И говорила и повторяла так. Но никогда, что любовь. Звезды.

 

XI

 

— Ты не посмеешь оставить меня! Не посмеешь и не сможешь! Это предательство. Ты обещал маме.

Ее белое лицо стало еще белее: Калерия всегда так гневалась, бледнея. Но рот горел, как лихорадка обметала губы.