— Ты что, Леша! Проверенный товарищ. Ну он просто себе своих людей подбирает. А ты, главное, не психуй. На тебя ничего нет и быть не может.
— А на Саакянца было?
— Это не у меня надо спрашивать. Но у этих армян всегда какие-нибудь родственники. Время сложное, а Саакянц, между прочим, в Югославию ездил, и неоднократно.
— Так это ж командировки.
— Командировки командировками! А как с твоей диссертацией?
— При чем тут диссертация?
— Формальное соответствие с должностью. У тебя же по совокупности?
— Конечно по совокупности. Когда было писать? Документы поданы. ВАК чего-то тянет. Зато у меня заместитель почти доктор наук.
— Лючин? Тоже тип!
— С ним, Жорик, все нормально. Ценный кадр. Академиком будет!
С тем и расстались.
И когда плюхнулся Алексей Павлович на заднее холодное сиденье, Коля ждал за углом на Пушкинской, именно плюхнулся, ноги не держали, в глазах плыло, показалось, что заболевает. Вслед за Ларисой. Видно, она и заразила. У рассудительного сангвиника, а именно таким и был Алексей Павлович, стоило чуть подняться температуре, как впадал он в смутное забытье, а после фронта — всегда одно было: полз он, Алексей Павлович, по болотистой ледяной трясине. Хрипел и полз, и в эту ночь полз, пока испуганная Аня не вызвала “скорую”.
А Лючину мешает подушка, скрипит под ухом…