Новый перевал

Вдоль деревни от избы до избы
Зашагали торопливые столбы…

Это поет пастух, собирающий стадо, и песня его в тишине лесов, где вместо троп уже возникают дороги, звучит с трогательной веселостью.

Вот и дом, предназначенный для нас. Это большое стандартное здание, с узким коридором, по обеим сторонам которого располагаются комнаты. Самым удобным местом для нашей экспедиции оказалась здесь широкая, просторная передняя, где впоследствии все мы собирались не только для обеда, но и на лекции, беседы. Свои палатки мы установили во дворе. По огороду, гоняясь за бабочками, бегали дети, загорелые, без рубашек, крича по-удэгейски:

— Ая! Ая![6]

— Вот, понимаете, научились и лопочут, — говорил наш хозяин Иван Михайлович, глядя на своих сыновей. — Ребята! Посмотрите, нет ли там колышков? Несите сюда!

Белобрысый мальчуган, прискакавший верхом на палочке, крикнул: «Анчи!» (что означает «нет») — и снова скрылся в кустах.

Вечером, закрывшись в комнате, Колосовский связался с Бичевой.

— Венера! Венера! Венера! — слышался его голос. — Я — Тайга! Я — Тайга! Я — Тайга!

Всю ночь о двускатные крыши наших палаток барабанил дождь. Утром, едва блеснули первые лучи, все ожило: на цветах засуетились шмели, взмахнули зелеными крыльями махаоны, и листва на деревьях стала глянцевитой.

Мы с Лидией Николаевной пошли умываться на речку Були. Речка была совсем рядом, через тропу, за кустами.

Возвращаясь назад, мы встретили на дороге избача Хохоли. Я спросила, не вернулся ли с колхозных полей Джанси Батович.

— Завтра должен быть. Заседание сельисполкома проводить будет. Вы когда придете ко мне в избу-читальню?

Бледное скуластое лицо Хохоли осветилось улыбкой. Этот юноша с палочкой в руке был бесконечно добрый и необычайно доверчивый человек.

Однажды зимой, отправясь в город и по дороге заночевав в заезжем доме, он оставил на дворе свою котомку, а наутро, поставленный перед печальным фактом ее исчезновения, удивлялся: почему так получилось? Хохоли хорошо рисовал. Во многих избах удэгейцев можно было увидеть на стенах его красочные рисунки. Он жил вместе с отцом в своем доме. Когда младший брат его Яков пришел из армии и женился, Хохоли уступил ему дом. В Гвасюгах удивлялись, видя, как Хохоли переходил с одной квартиры на другую. Но сам он только посмеивался:

— Все равно я скоро учиться поеду. Пусть живут.

От Хохоли я впервые узнала о Джанси Кимонко. Еще в годы войны, когда Джанси служил на границе, Хохоли читал мне в Гвасюгах его стихи.

— Джанси Батович сейчас много пишет, — сказал Хохоли, доставая из кармана портсигар. — Значит, вы придете? Посмотрите, как стенную газету выпускаем. У вас в экспедиции есть комсомольцы?

— А вот он, Дима Любушкин, комсомолец. Познакомьтесь.

Они протянули друг другу руки. Дима спросил:

— Где же у вас изба-читальня?

— В клубе. Вот там, видите, дом напротив школы? — Хохоли взмахнул палочкой. — Идем, посмотришь. Потом в школу сходим.

Вечером, когда все члены экспедиции сидели за столом, Колосовский пристально посмотрел на Диму.

— Вы, молодой человек, сегодня, кажется, основательно полоскались в реке. А ведь вода там холодная. Вы заметили?

— Фауст Владимирович! — воскликнул Дима, зардевшись. — Ничего не случится, уверяю вас. Я здоров как вол, честное слово!

— Думаю, что к этой теме больше возвращаться не будем, — заключил Колосовский, мягко стукнув ладонью о край стола.

После ужина Дима с торжествующим видом объявил, что помог оформить стенную газету, настроил все балалайки, гитару, домру в клубе и договорился с Хохоли разыскать в архивах интересные документы, связанные с историей школы в Гвасюгах.

— Хохоли показывал мне фотографию Анатолия Масликова, — заговорил Дима. — Вы когда-нибудь видели Масликова? Да? По-моему, это очень интересный человек был. Вы обещали рассказать о нем. Расскажите.

— Да, да… — поддержала Лидия Николаевна. Она уже успела сегодня заложить в гербарную папку новые растения и теперь заканчивала их описание. — Хочется послушать, как здесь открыли школу.

История была длинная. Пришлось рассказывать ее до глубокой ночи. Я слышала ее из уст самого Масликова несколько лет назад.

Анатолий Масликов воспитывался в детском доме. Когда он окончил среднюю школу и ходил по улицам Переяславки, еще не зная, как сложится жизнь, его пригласили в райком комсомола. В юности открывается много дорог. Выбирать трудно. Поэтому он даже почувствовал облегчение, встретив открытый, умный взгляд секретаря райкома.

— Я готов ехать туда, куда вы находите нужным меня послать, — ответил Масликов на вопрос о том, что он намерен делать.

— Хорошо. — Секретарь испытующе посмотрел на низкорослого, коренастого юношу в клетчатой рубашке. — Мы решили послать тебя учителем в удэгейское стойбище. Что ты скажешь?

— Я согласен!

Секретарь пожал ему руку.

— Только учти, дорогой товарищ: работать и жить тебе придется в необычных условиях. Тайга, притом глухая тайга. Подбирай себе воспитателя в интернат, бери с собой все, что необходимо, и отправляйся.