Новый перевал

Она побежала к берегу. Нечаев, Динзай и Шуркей уже стояли в лодке, взявшись за шесты. Вскоре из-за реки донеслась песня. Надя обернулась, прислушалась:

— Какая Лидия Николаевна все-таки веселая! Никогда не унывает. Вы слышите, она уже поет.

Когда они вернулись из-за реки, суп в ведре остывал, румяные лепешки горой возвышались на берестяной подстилке, служившей нам скатертью. Шуркей принес немного ягод голубицы. Он собирал ее прямо в фуражку.

— Это вам. Берите. Давайте кушайте… — Шуркей протянул мне ягоду вместе с фуражкой.

— Сколько там мошки, если б вы знали! — Вытирая платком покрасневшее лицо, Лидия Николаевна заявила, что теперь понимает, почему удэгейцы всегда выбирают открытые отмели для ночевок. — Никакого сравнения нет, вы понимаете? Здесь же прямо благодать!

Колосовский подошел к костру, прикурил от головешки, встал, поморщившись. В руке он держал карандаш и листок бумаги. Очевидно, формулировка приказа давалась ему не легко.

— Эх, чуть-чуть изюбря не убил! — воскликнул Динзай, хлопнув себя по лбу. — Совсем близко был, вот так, совсем рядом.

— Что же ты не стрелял? — спросил Колосовский.

— Как стрелять? Ружья-то не было, понимаешь… — Динзай косо посмотрел на Нечаева. Тот, уходя за речку, оказывается, из предосторожности не велел брать оружия.

— Ну вот… Ружья не было, а говоришь: чуть-чуть не убил. Чудной ты, право, Динзай! — Фауст Владимирович засмеялся. — Пойдем со мной, поможешь мне ставить антенну, Динзай…

Вечером Колосовский пригласил меня к себе в палатку.

— Вот, ознакомьтесь, — сказал он, протягивая мне приказ. — Только, пожалуйста, не защищайте Василия. Заранее вас предупреждаю: не выйдет.

— Вы хотите наказать его?

— Да.

— За что?

— За историю с собачкой. Это ведь мальчишество. Он не имел права отлучаться без разрешения.

— Но ведь Василий не знал, что мы с Дадой пойдем без него. Тут, собственно говоря, я виновата.

Фауст Владимирович…

— А вы читайте, читайте приказ…

Приказ был длинный. В нем говорилось о том, что некоторые члены экспедиции проявляют недопустимую безответственность, забывают о своих прямых обязанностях, нарушают дисциплину. Упоминалась фамилия Жданкиной, уже неоднократно подвергавшей своих товарищей опасности быть перевернутыми из лодки во время продвижения по реке. Начальник экспедиции категорически запрещал неопытным людям работать шестами. Сегодняшний случай явился подтверждением того, что это сопряжено с риском для жизни. За находчивость, за товарищескую помощь Колосовский объявил благодарность Батули и Даде. Поступок Василия он расценил как нарушение дисциплины и объявил ему выговор…

Я представила себе, как болезненно воспримет приказ Василий. Чувство гордости не позволит ему защищаться. В то же время прямой вины Василия не было в том, что произошло. Как я должна объяснить этот приказ? Ведь сейчас мне придется оглашать его перед удэгейцами! Они же знают, что весь сыр-бор загорелся из-за моей оплошности. И вдруг… Василию выговор.

— О чем вы думаете? — спросил Колосовский, прервав мои мысли.

— Думаю, что вряд ли сумею объяснить удэгейцам все дело так, чтобы не признать тут и своей вины.

— Ах, вот оно что! Я понимаю: вы боитесь испортить с ними отношения? Не так ли?

— Если хотите, да. Но только я беспокоюсь не о себе.

— О ком же?

— О начальнике экспедиции, который дает повод упрекнуть себя в несправедливости. Неужели вы не видите, что ваш приказ однобокий? Вы так твердо развили мотивирующую часть его, так широко обосновали воспитательную сторону, а что получилось? Подвели черту и под чертой расписались в своем бессилии.

— Я вас не понимаю… — Колосовский пожал плечами.

— А вот послушайте, Фауст Владимирович. Разве Жданкина, о которой вы упомянули в приказе, не нарушала ваше указание? Нарушала. Разве сегодняшний случай не дает вам права порицать меня хотя бы за то, что я не поставила вас в известность, когда отпустила Василия за собакой? Дает право. Почему же вы решили ограничить свою власть в таком случае? Выходит, что начальник экспедиции поступает несправедливо? Это поймет даже старик Маяда, который больше всех страдает оттого, что Жданкина берется за шест. Нет, Фауст Владимирович, я не согласна с таким приказом…

— Ну хорошо. А что вы предлагаете? — Колосовский потянулся за папиросой, закурил и отвернул левый край палатки, подперев его палкой. — Не могу же я объявить выговор вам. Зачем подрывать авторитет своего заместителя.

— Оттого, что я получу взыскание, авторитет, о котором вы говорите, если он есть, не подорвется. А вот если все оставить так, как сейчас, будет нехорошо. Вы представьте себе мое положение: я оглашаю ваш приказ, который появился в результате того, что ведь я отпустила Василия, я стала вместо него управлять батом, я чуть не утонула. Кто виноват? Это же так ясно. И вдруг я осталась в стороне. Больше того: выступаю в роли судьи. Кого? За что? Почему? Нет, вы должны изменить приказ.

— М-да-а… — Колосовский задумался. — Вы как-то все усложняете.